свои слова, свидетельствовало о высоком уровне его интеллекта. Вскоре я обнаружил, что он ходил за едой по всему городу, никогда не брал одно и то же дважды, чтобы снизить риск отравления. Он ел примерно один раз в три дня или около того (этим объяснялась потеря веса).

ЕСТЬ ОН ХОТЕЛ, НО КАЖДЫЙ РАЗ ЖУТКО БОЯЛСЯ ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ, ПОЭТОМУ СЪЕДАЛ ПОЛОВИНУ ТОГО, ЧТО КУПИЛ, ЧТОБЫ, ЕСЛИ ЕМУ СТАНЕТ ПЛОХО, ИСПОЛЬЗОВАТЬ ОСТАВШУЮСЯ ЕДУ В КАЧЕСТВЕ УЛИКИ ДЛЯ ПОЛИЦИИ.

Яд. Другое. Улики…

Он показал мне то, что описал как остальную часть своей диссертации: три огромные папки, полные параноидальных теорий заговора о секретных службах и крупной фармацевтической компании – бредни гениального сумасшедшего.

– Мне просто нужно больше думать над этим, – сказал он мне.

Мы без проблем вернулись в больницу, и я позаботился о том, чтобы одежду, которую он подобрал, хорошо постирали. Мои беседы с ним продолжались. Разговаривать было очень легко и интересно, но мы, похоже, так ни к чему и не пришли. С его точки зрения, с ним все было отлично. Его бред был последовательным и переплетался с переживаниями и галлюцинациями из телевизора.

На следующей неделе я снова обратился к своему наставнику.

– Он все еще отказывается от лекарств.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

– Я продолжу работать с ним.

– Сколько времени тебе нужно?

– Может, еще несколько дней, может, пару недель. – Ответ прозвучал как утверждение, но на самом деле был вопросом.

– А если он все равно будет отказываться?

Я не знал, что сказать.

– Еще несколько месяцев или год? – продолжала она. – Бен, он потерял связь с реальностью. Он тебе нравится, и ты отождествляешь себя с ним, потому что он напоминает тебе тебя самого.

Я посмотрел на нее и улыбнулся этому ее наблюдению.

– Вы правы. Я скажу ему, что ему нужно принять лекарство. Дайте мне двадцать четыре часа.

Она кивнула и улыбнулась в ответ. Одобрила этот план. Я пошел навестить Пола в отделении, используя новый подход.

Я был одет в халат и галстук и говорил более откровенно, чем обычно. Перестал притворяться его другом. Решил стать авторитетной фигурой. После короткой преамбулы я продолжил.

– Пол, мне нужно, чтобы вы начали принимать лекарства.

Я был непреклонен и напорист. Я был человеком в белом халате. Раньше я ходил без него, и вот я снова здесь, теперь в халате.

Он поднял руки вверх, ладонями ко мне.

– Это беспокойный ритм, который создает фармацевтическое отрицание. Я не могу принимать эти лекарства. Они убьют меня.

– Пол, я выписываю вам таблетки под названием «клопиксол». Если вы их не примете, нам придется сделать вам укол.

– Это незаконно. Я подам жалобу властям.

– Пол, у вас нет выбора. Вам нужно начать лечение.

Получилось!

Он посмотрел на меня и сдался. Он стал очень тихим, и за пять минут никто из нас не проронил ни слова. А это очень долго, если вы сидите с кем-то один на один в маленькой комнате. Все это походило на игру в гляделки, в которой нужно было победить во что бы то ни стало.

– Сегодня? – спросил он в конце концов.

Я кивнул.

– Я сейчас принесу таблетки.

Я пошел в кабинет сестер и взял его карту с назначениями. Внимательно наблюдал, как медсестра достала таблетку из пузырька и положила ее в маленький стаканчик. Я наполнил другой стакан водой и вернулся к Полу. Он сидел, обхватив голову руками. Я дал ему лекарство и воду.

Он пристально посмотрел на меня, когда брал таблетку, молча встал и вернулся в свою комнату.

Следующие несколько дней я почти не виделся с Полом. Он сидел в своей комнате и не хотел общаться. Согласившись на лекарство, пусть и неохотно, я думаю, он признал, что проблема существует и что последние несколько лет его жизни стали такими в результате его болезни.

Когда к нему стало возвращаться некоторое понимание ситуации, его настроение заметно ухудшилось. Он быстро впал в депрессию и подумывал о самоубийстве, поэтому ему понадобились антидепрессанты.

Я помню, как несколько недель спустя мы обедали с ним в столовой. Ему становилось лучше, мы строили планы относительно его возвращения домой.

– Бен, могу я спросить вас кое о чем?

– Конечно, – сказал я, пытаясь откопать мясо в моем рагу, высматривая кусочек помягче без жил и жира.

– Я видел, как много людей поступает в отделение. Большинство из них получают лекарства через пару дней. Их колют насильно. Почему вы и со мной не поступили так же?

Я решил говорить честно.

– Из-за неопытности. А потом мой наставник сказал мне, что вы напоминаете мне меня самого.

Пол улыбнулся, посмотрел на свою тарелку и отодвинул ее. Я подумал, не остаточный ли это симптом его болезни, но он прочитал мои мысли.

– Я ужасно растолстел – все это чертово лекарство. – А потом он сказал еще кое-что, и это глубоко запало мне в душу. – Спасибо вам за вашу неопытность.

Пол выписался из больницы примерно через месяц. Он продолжал принимать лекарства, и, когда я в последний раз слышал о нем, он читал лекции по философии в университете.

Экзамены: мыло в глазах

Если бы вы учились на последнем курсе медицинского факультета и вдруг поняли, что сейчас середина марта, а выпускные экзамены уже в июне, вы бы поняли пациентов с тревожными расстройствами или депрессией. Они почти как эти студенты-медики накануне выпускных экзаменов. Тревога не обходится обычно без легкой депрессии, и депрессия, даже самая незначительная, сдобрена, как правило, щедрой порцией тревоги.

Мне по-прежнему было всего двадцать два. Несмотря на то что навязчивые идеи утихли еще в позднем подростковом возрасте, тревога и склонность к депрессии никуда не делись. Я был таким всю жизнь. Вероятно, мне даже не следует использовать термин «депрессия» – ведь у меня и правда все было не так плохо, как у моих пациентов. Я имею в виду всего лишь постоянное самокопание, чувство потери и дурные предчувствия как эффект хронической усталости. Самое плохое, что со мной бывает, – пару дней в год я не могу смотреть в лицо этому миру, не хочу даже вылезать из постели. Читать или работать в такие периоды я тоже не могу – мой мозг велит мне остановиться. Сосредоточиться не получается. У меня нет сил.

Я ОТНОШУСЬ КО ВСЕМУ НЕГАТИВНО. ВСЕ, ЧТО Я МОГУ ДЕЛАТЬ, – СМОТРЕТЬ ТЕЛЕВИЗОР, НО ЭТО УГНЕТАЕТ МЕНЯ ЕЩЕ БОЛЬШЕ. ТАК ЧТО Я СПЛЮ. ВО СНЕ МОЕ