Я рассчитывал, что мое профессиональное молчание в сочетании с полунаклоном головы и дружелюбной улыбкой побудит ее открыться. Но теперь я понимаю, что как раз такой взгляд наоборот заставляет напрячься (матери при таком обычно крепче сжимают руку своего ребенка).

– С вами все в порядке, доктор?

– Да, спасибо. Я в порядке. Что вы имеете в виду, говоря, что это тяжело – самой принимать решения?

– Тру и Тра теперь почти не разговаривают со мной. Как будто я сделала что-то не так.

Я попытался показать ей ситуацию под другим углом.

– Похоже, новое лекарство заставляет галлюцинации отступать.

– Но они мои друзья. – Она с несчастным видом выглянула в окно. – Я их больше не слышу. Я скучаю по ним. – Она посмотрела на меня вся в слезах и встала, чтобы уйти.

– Я запишу вас к врачу-консультанту на следующей неделе, – крикнул я ей вслед. – Это моя последняя неделя тут. Дальше меня ждет практика в офтальмологии.

Я предполагал, что голоса, галлюцинации – это плохо и их надо убирать. Однако для Рэйчел эти голоса были вполне реальны. И пусть у нее оставалось достаточно самосознания, чтобы признать, что они – часть болезни, она привыкла к ним за эти годы и использовала их как тех, кто берет на себя ответственность. Она привязалась к Тра и Тру. Я думаю, она даже любила их: они были вместе в горе и в радости, в болезни и в здравии. Она пришла ко мне потом еще один раз. Это было три года спустя, и в тот момент я уже обучался психиатрии. Я работал в амбулаторной клинике при больнице Святого Иуды и столкнулся с ней в комнате ожидания.

– Здравствуйте, доктор, – начала она. – Вы помните меня?

Подобные приветствия вселяют в меня настоящий ужас. Так было всегда. Я бы, наверное, не узнал своего собственного брата, если бы он подошел ко мне с таким вопросом. Женщина снова обратилась ко мне:

– Вы не узнаете меня?

Моя вторая нелюбимая фраза.

– Какие симптомы у вас были?

Она рассмеялась.

– Тру и Тра.

И тут она нашлась в моей голове.

– Рэйчел! – вспомнил я. – Как ваши дела? Подействовало ли новое лекарство? Как поживает ваша мать?

– У меня все хорошо, спасибо. Я вышла замуж и теперь игнорирую своего мужа с тем же мастерством, с каким научилась игнорировать голоса в голове.

Она хихикнула. Передо мной стоял совершенно другой человек. Она была радостной и красноречивой. Она была забавной.

Я улыбнулся ей в ответ, и она сказала, что с матерью у нее хорошие отношения.

– Вы спасли мне жизнь, – произнесла она на прощание.

Я не находил слов.

Вот какими бывают галлюцинации. Дальше начинается расстройство мышления, а потом мы ставим диагноз.

Расстройство мышления

Иногда со мной случается какое-нибудь озарение, которое серьезно влияет на понимание медицины.

Первый раз такое было, когда меня научили пользоваться стетоскопом. Второй – это была игра в шашки с Грэмом. А третье озарение случилось со мной в отделении больницы Святого Иуды, где лечили органы грудной клетки.

НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, КОГДА БОЛЕЗНЬ НАНЕСЕТ УДАР.

Здешние пациенты были пожилыми, они курили, и почти у всех был бронхит. Они поступали с легочными инфекциями, которые критически влияли на способность дышать. И, потушив свои собственные сигареты, мы осматривали пациентов и затем начинали внутривенно вводить им антибиотики.

Проработав всю ночь, мы осматривали всех поступивших пациентов, чтобы оценить их состояние. Во время одного из таких утренних обходов больничных палат один из старших интернов подал мне картонный поднос с двумя предварительно заполненными шприцами и сказал, чтобы я вколол их «вон тому пациенту».

Он указал на пожилого мужчину с одышкой в другом конце комнаты и последовал за мной, чтобы посмотреть, что я делаю. Я смутно припоминал, что это задание было уже примерно пятым за тот вечер.

Для простого студента-медика старший интерн – фигура далекая и недосягаемая. Он уже сдал все экзамены и целый год продержался в отделении. У него есть боевые шрамы, и он знает, где спрятать скелеты. Если консультант – это полковник, то старший интерн – главный сержант. Если он говорит, что надо что-то сделать, то вы просто берете и делаете это.

Я взял картонный поднос и направился к указанной цели. Сказал пациенту, кто я такой и что я пришел сделать ему укол. Было слышно, как булькает у него в груди. Он посмотрел на мой белый халат и кивнул. В его положении ему не оставалось ничего другого.

Старший интерн наблюдал, как я впрыскиваю внутривенную инъекцию. Я знал, что это что-то вроде экзамена, и хотел сделать все правильно – мне важно было угодить интерну. Я тщательно следовал утвержденной технике, сделал все точно так, как меня учили, а затем поднял голову и взглянул на него, ожидая его одобрения.

– Что ты ему только что дал? – спросил он.

Я застыл с открытым ртом. Я ведь не спросил и не посмотрел. А просто вколол ему то, что мне дали.

– Кому ты только что дал лекарство? – Он попал точно в цель. Я дал его «вон тому пациенту», парню, которого я едва знал, который выглядел так же, как и все остальные больные с бронхитом в этом отделении.

Я опустил взгляд и посмотрел на мужчину, лежащего в кровати. И увидел именной браслет у него на запястье. До этого момента я вообще на него не смотрел. У пациента было имя. И я его не знал.

Я заметил, как он обменялся взглядом со старшим интерном, а тот подмигнул ему в ответ. А потом я посмотрел на пустые шприцы на картонном подносе.

– Извините, – промямлил я, совершенно обескураженный.

А ведь это мог быть хоть цианид! Я доверился человеку в белом халате, а пациент доверился глупому студенту-медику. Я знал об этом исследовании. Я даже изучал его, но никак не применил урок в реальной жизни.

Как тебе не стыдно, Бен! Это же вынужденное подчинение авторитетной фигуре в правильной униформе. И тут на меня нашло озарение.

Я пошел домой, взял учебник и открыл его на эксперименте, проведенном Стэнли Милгрэмом в Йельском университете. Он поручил добровольцам подвергать подопытного все более серьезным ударам электрическим током всякий раз, когда он не справлялся с простым заданием на запоминание. Градации на циферблате менялись от очень слабых 15 вольт до очень сильных 450.

На самом деле испытуемого не били током, и человек только притворялся, что испытывает боль. Единственным человеком, не знавшим