назвать «почетным пациентом отделения», даже несмотря на то, что на груди у меня висел бейджик с моим именем и статусом студента.

– Около двух лет назад, – сказал Грэм в ответ на мой вопрос о пенисе. – Тогда мне было плохо. Я могу рассказать вам, если хотите. Я все еще вижу, как врачи читают об этом в моей карте, а потом смотрят на меня, но больше ничего не спрашивают.

Я кивнул и передвинул свою фишку, которую он тут же «съел».

– Мне было около двадцати, когда все началось. Я только что расстался со своей девушкой, примерно за месяц до того, как я сделал это с собой. Потом я подумал, что у меня венерическое заболевание. Я не знаю почему, но я был уверен. Поэтому я пошел в местную клинику, врачи не смогли ничего найти, но все равно дали мне немного пенициллина и сказали, чтобы я возвращался, если буду волноваться. Ну, я и волновался. Вот почему я вернулся на следующий день и сказал, что беспокоюсь, что они что-то пропустили. Они снова были очень милы со мной, но опять ничего не смогли найти.

– А о чем вы беспокоились?

– О сифилисе, – сказал Грэм. – Я не столько беспокоился, что заразился, я просто вроде как знал, что заразился. Это трудно объяснить. Мне говорили, что я брежу.

– У вас были какие-нибудь симптомы?

– Нет. Я прочитал все о сифилисе. Я думаю, что, возможно, испытывал дискомфорт при мочеиспускании, но ничего серьезного.

– И что вы сделали?

– Я опять вернулся в больницу. И продолжал возвращаться снова и снова. В конце концов мне там сказали, что я им надоел и чтобы я уходил.

– Вы обращались куда-нибудь еще?

Грэм, казалось, на мгновение замер, затем сделал еще один ход.

– Обратиться куда-нибудь еще? – повторил он так, как будто такая идея никогда не приходила ему в голову. – Нет, я никуда не ходил. – В его голосе звучало беспокойство. – Наверное, мне следовало бы это сделать. Другие врачи могли бы его найти.

– Найти сифилис?

– Да. Они так ничего и не нашли. Я писал на них жалобы, но все было бесполезно. В конце концов я решил продезинфицировать себя сам.

– Продезинфицировать?

– У меня было немного отбеливателя, я думал, он убьет инфекцию. Это безумие, конечно.

– Да, – сказал я. То, что он расценивал это как безумие, вселяло надежду.

– Но мне следовало лучше подумать. Отбеливатель не избавит от него.

– О… И что вы сделали?

– Вот тогда я и решил взять дело в свои руки.

Он сделал паузу и тревожно спросил меня:

– Бен, вы в порядке?

Я, должно быть, побледнел или позеленел в этот момент, поэтому он заволновался.

– Хотите чаю? – спросил он.

– Нет, спасибо. Ничего не надо. Что вы сделали, Грэм?

– Ну, в клинике же мне сказали, чтобы я больше не приходил туда.

– Почему?

– Они сказали, все потому, что я угрожал врачу, но на самом деле это было потому, что врачи не обращались со мной должным образом. Они что-то от меня скрывали.

– И что потом?

– Остальное вы и так знаете. Я пошел в гараж и нашел стамеску.

– Да.

– И я положил свой пенис на верстак.

– М-м-м.

– И отрезал конец своего пениса. Ту часть, в которой была инфекция. – Он пристально посмотрел на меня. – Уверены, что не хотите чаю?

– Спасибо. Хочу.

Я оглядел настенную доску, пока Грэм ходил на кухню. Черное и белое. Правила и порядок. Ясность.

Он вернулся, и я положил немного сахара в чай и тщательно его размешал.

– Почему вы сейчас здесь?

– Из-за моего врача. На прошлой неделе я был у него в клинике, и он сказал, что мне не помешало бы лечь в больницу, чтобы разобраться с моим лечением.

– Почему?

– Не знаю. Он сказал, что беспокоится обо мне.

– И что вы ему ответили?

– Я сказал, что беспокоюсь, что сифилис распространился. Вы знаете, это может произойти в любом месте тела. – Он указал на свой висок. – Он может проникнуть даже в мозг.

– Ах. У вас психическое заболевание?

– Нет, не совсем. Мой врач говорит, что да. Все началось как депрессия, но теперь это бредовое расстройство. Что-то вроде шизофрении, но без голосов в голове. По большому счету мы ведь все немного сумасшедшие, не так ли, Бен?

На некоторое время мы погрузились в молчание, сосредоточившись на очередной партии шашек. Я играл немного лучше, чем в первый раз, но Грэм все равно победил. Потом он рассказал мне про ордер от венерологической клиники, согласно которому Грэм не имел права даже приближаться к ней.

– Почему они это сделали? – спросил я.

– Я пошел туда как-то вечером, когда все уже разошлись по домам. И бросил несколько спичек в почтовый ящик.

– Зачем?

Он пожал плечами.

– Я правда не знаю… Преподать им урок, что ли?

Он выглядел усталым, и я поспешил поблагодарить его за то, что поговорил со мной. Я вернулся в дежурку и стал размышлять над нашим разговором, параллельно читая карту пациента. Оказывается, его отношения с девушкой закончились потому, что он отказывался заниматься с ней сексом. Он не хотел заразить ее сифилисом – он так и сказал об этом врачу на первом приеме. Затем он настолько внушил себе, что болен, что начал угрожать людям, пытался совершить поджог, получил судебный запрет, окунул свой пенис в отбеливатель и в итоге отрезал его. Он отрезал свой собственный пенис[21]. И теперь думал, что у него нейросифилис, хотя тому не было ни малейших доказательств.

У него был ипохондрический бред. Я убедился на его примере, что между «нормальными» ипохондриками и людьми вроде Грэма есть четкая разница. Его заблуждения были не просто гиперреалистичны, они поглощали его самого и почти поглотили окружающих.

МНЕ ИНОГДА ВСТРЕЧАЮТСЯ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ НЕ ВЕРЯТ, ЧТО ПСИХИЧЕСКИЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ СУЩЕСТВУЮТ НА САМОМ ДЕЛЕ.

– Просто мы все живем в безумном мире, – рассуждают они за ужином.

Затем мне сообщают (обычно у того, кто это говорит, взгляд немного безумный и глаза остекленевшие), что любой психиатрический диагноз субъективен…

Боже, неужели уже так поздно?

…и что пациент уязвим и бесправен, а любая форма принудительного лечения – это варварство.

Такси!…

У меня были другие, противоположные выводы. Мне, молодому человеку, было совершенно очевидно, что макать собственный член в «Доместос», а потом вообще отрезать от него кусок – это не что иное, как безумный поступок. Сюда же относится и попытка сжечь клинику.

В ту ночь мои убеждения окончательно сформировались.

Психическое заболевание – это несоциальная конструкция, и нельзя