Объяснения явно всех успокоили, и клайдена в охотку дала развернутую информацию:

– Отступниками у нас считаются все, кто хоть как-то пытается усомниться в правильности деяний Строителей и в неправомочности или ошибочности оставленных нам завещаний великих предков. Например, на том же уровне тюрьмы давненько уже сидит иной отступник. Так он осмелился заявить такую ересь: можно кое-что улучшить в наших жилищах и кое-что перестроить в них. А? И как вам такие речи?

– Полное безрассудство! – возмутился Найденов. Хотя на самом деле одобрял правильность заявления неведомого ему отступника. Как на его взгляд, то вообще нельзя строить так, чтобы в подавляющем большинстве комнат не было окон наружу. Живут здесь люди, света белого не видят, а потом и возникают у них фобии вредные. Боятся выйти в чистое поле или не решаются глянуть из окна на морские просторы.

Но его восклицание было воспринято правильно, в духе местных традиций. А потому народ вновь вернулся к обсуждению последних новостей.

«Но про этого отступника надо будет не забыть, – сделал заметку в памяти внимательно прислушивающийся Леонид. – Вдруг сегодня арестованный тип где-то прятался и успел заметить что-то странное? Или кого-то постороннего? Но о месте расположения тюрьмы надо спрашивать не у этих знакомых, а у совсем посторонних. Придется до обеда не сидеть на месте, а ходить, общаться со всеми и вынюхивать, высматривать, ощупывать…»

Не знал он в тот момент, что ощупывать придется очень скоро. И очень много. Но совсем не то, что предполагалось. Он-то собирался поискать значки иных порталов. А так как чаще их не видел, но ощущал тактильно, следовало кончиками пальцев ощупать самые перспективные места.

Увы! Не получилось воплотить наметки в действия. Те самые клайдена и баронесса сразу же после стола подхватили землянина с двух сторон под локотки и потащили подальше от остальной компании. При этом все время косились на идущего сзади Торуха:

– Ах, баронет! Вы так искренни и добродетельны…

– Что наверняка ответите на несколько наших вопросов.

– Пусть они и касаются вещей интимных, личных, зато весьма волнующих наши любвеобильные души.

Найденов постарался избавиться от фривольных мыслей, которые стали его одолевать после плотного соприкосновения с ним некоторых частей женского тела:

– Смелей, сударыни, я весь внимание.

– Вот вы говорили, что ваш спутник ташрамп – чуть ли не последний представитель своего вида…

– Без всяких оговорок – последний.

– То есть у него не было женской особи для продления рода?

– Увы, как ни прискорбно.

– Но в то же время он дееспособен?

– Хм? – При всей своей любвеобильности землянин не мог понять, к чему весь этот разговор: – А почему вы спрашиваете?

– У нас есть парочка служанок, которые давно мечтают покувыркаться в постели с кем-нибудь особо экзотичным…

– Да, да, – вторила ей подруга. – И ташрамп подошел бы для этой забавы лучше всего.

– Вот оно что, – протянул Найденов, стараясь подавить в себе рвущийся наружу смешок и сразу догадавшись, кто эти истинные любительницы извращений. – Интересные у вас служанки. Только вот ничего у них не получится, потому как мой спутник уже весьма преклонных лет. А посему вышел, так сказать, из репродуктивного возраста.

Дамы на это лишь весело хихикнули:

– Мы в этом как-то и не сомневались!

– Просто хотели проверить тебя на искренность.

– И посмотреть на твою реакцию…

– После чего показать нечто изумительное, что есть в моем замке.

Вот так, заговаривая гостя, они по нескольким широким переходам провели его в замок клайдены. А Торуху ничего не оставалось, как плестись сзади.

Что характерно, все остальные замки местных дворян располагались все в той же единой стене. Ну разве что разделялись между собой несколькими жилыми зонами по сотне или полторы сотни метров да пятидесятиметровыми «приусадебными» участками. То есть все это находилось в едином пространстве каменного рукотворного лабиринта. И только местами эти лабиринты отсекались от иного пространства прочными стальными воротами, железными дверьми поменьше, а порой и совсем неприметными, но еще более прочными калитками. Ну и верхние четыре, пять этажей принадлежали знати, а все, что ниже в Стене, и являлось непосредственно городом.

Некоторые переходы напоминали улицы, иные, более узкие – проулки, ну и в некоторых местах открывались площади высотой в три, а то и в четыре этажа. При этом не каждая площадь имела вверху прозрачную крышу, дающую дневной свет. Чаще освещение оставалось обычным: тусклые лампы аварийного контура. Хотя иных средств глобального освещения тоже хватало.

По ним гость тоже задал несколько вопросов, получив подробные объяснения, которые можно было свести в две фразы:

– Более половины приливных электростанций перестали работать. А ленивые техники вообще мышей не ловят и не горят желанием устранять неисправности. Потому и пользуются древними керосинками.

Леонид уже был не рад, что поддался обеим подругам и позволил увести себя так далеко от жилища графа Диялло. Потому что банально опасался, что в случае чего он не отыщет дорогу обратно. Вот и шел, уже почти догадавшись о цели их небольшого путешествия и уже представляя, что такого «изумительного» ему хотят показать.

Оставалось только отбросить прочь сомнения, настроить себя соответствующим образом и получить хоть какое-то удовольствие. Что, учитывая сложность текущего момента, оказалось не так-то просто.

Но все-таки пришли в некие помещения иного дворца, где клайдена хвастливо поинтересовалась:

– Ну и как вам твердыня моего прославленного рода? – Пока гость восторженно хмыкал и крутил головой, все втянулись в анфиладу комнат, где света имелось не в пример больше, чем на «улицах». – Здесь очень много редких картин! – хотя остановиться и рассмотреть труды древних художников не дали. – А вот и те самые служанки… Напоите нашего гостя чаем и угостите фруктами! – последовало распоряжение нескольким девицам, находящимся в столовой. – А мы покажем господину Авиценне люстру знаменитого мастера Фигинсерро!

В последней, наиболее огромной и богато изукрашенной спальне в самом деле свисало с потолка нечто трудно различимое в полумраке аварийного освещения. Несколько раз щелкнувший выключатель так и не дал гостю насладиться творением великого создателя ламп.

– Ах, опять твои электрики бездельничают! – укорила баронесса свою подругу, плотней прижалась к отшельнику далеких островов и завладела его рукой: – И мне уже плохо стало от долгой ходьбы… Чувствуешь, как стучит мое бедное сердечко?

Найденов замер, ошарашенный. Потом перепроверил свои ощущения, напоминая себе различия между его правой и левой рукой. И только тогда до него окончательно дошло: у здешних людей, или у гайчи, как они сами себя называли – сердце с правой стороны!