Крепкое мужское рукопожатие, и Виктор, окрыленный поддержкой старого товарища, уже выезжал из гаража, посигналив на прощание, и двинулся в сторону трассы.

— Черт возьми! Настоящий гасконец! — задорно процитировал Короленко крылатую фразу из кино и поплелся в сторону своего итальянского домика.

Первосвященник был седобородым старцем лет пятидесяти. Его одежды отличались изысканностью и великолепием: риза голубого цвета по подолу была украшена разноцветными яблоками и золотыми позвонками. Сверху на ризу надет ефод — короткий халат до бедер, сотканный из крученого виссона и голубой, червленой и пурпурной шерсти и прошитый золотыми нитями. На груди находился судный наперсник — табличка, украшенная четырьмя рядами трех драгоценных камней, каждый по числу колен Израилевых. Голова первосвященника была покрыта кидаром[23], к которому было прикреплено то, что только через восемнадцать веков назовут кокардой — рельефная пластина из чистого золота со словами «Святыня Господня».

— Как идет расследование? — Иосиф Каиафа задал вопрос, едва выслушав слова приветствия от Шаула.

— …Вряд ли тело повезли в Назарет, так как это слишком далеко. Скорее всего, его перехоронили где-то здесь, в Иерусалиме, — доложил Шаул.

Он оделся, как подобает иудейскому священнику в подобных случаях — фартук-надроги, который надевался поверх туники, длинный льняной хитон и разнотканый пояс.

— И это все?! Ты приходишь в Храм, чтобы ничего не сказать мне? — сердито воскликнул первосвященник. — Ты допрашиваешь и отпускаешь преступников!

— Кто доложил, стража? — дерзко поинтересовался Шаул.

— Римляне в наши дела не лезут, какой-то тупица доложил. С кем ты общаешься из Синедриона?

Еще два дня назад Шаул с легкостью назвал бы имена Иосифа и Никодима, но сегодня, сам не зная почему, решил промолчать.

— Я хочу, чтобы их всех арестовали и, желательно, казнили! — потребовал Каиафа.

— Позволь разобраться, отче…

— …Естественно, — раздраженно продолжал первосвященник. — Пока не собрался весь Синедрион!

— Поздно, — усмехнулся Шаул, видя, как во дворе дома первосвященника один за другим появляются сыны Иудеи, относящиеся к колену Левия, название которого, как и тринадцать других, было написано на одежде Каиафы.

Они назывались левитами, их наряды были проще, но тоже состояли из ефода, хитона и специального пояса, которым они подпоясывались.

Услышав их шаги, первосвященник поспешил взять в руку отложенный было посох из миндального дерева.

— Что случилось, дети мои? — спросил у них Иосиф Каиафа.

— Отче, ученики Иешуа становятся все заметнее, — доложил один из прибывших левитов. — Они говорят, что распятый воскрес.

— И люди верят?

— Слабые верят, сильные хотят, — последовал ответ. — Надо объявить христиан государственными преступниками.

— Это бесполезно, — заявил первосвященник. — Государственными преступниками их могут объявить только римляне, у нас есть лишь права на самоуправление и суд по имуществу.

— Объяви! — настаивал левит.

— Без мертвого тела у нас есть потенциальный Мессия, — устало произнес Иосиф Каиафа. — Без сомнений, нельзя, чтобы Пилат увидел хаос, нужно найти останки.

С этими словами первосвященник подошел к Шаулу и ткнул ему указательным пальцем прямо в лицо:

— Ты будешь следить за каждым его учеником! Возьми людей, сколько нужно. Не спите! Не ешьте! Умрите! — яростно шипел Каиафа. — Но найдите останки этого чертового Иешуа!.. Или я гарантирую тебе ад!

— Слушаюсь, отче, — покорно ответил тарсянин.

Все тело Шаула дрожало. Никто из добропорядочных иудеев не осмелился бы перечить первосвященнику в эти минуты. Никто, кроме того, на чьи останки он только что объявил охоту.

* * *

— Ключ в учениках, — сказал Шаул начальнику римской стражи Луцию, широко шагая в утреннем свете прочь от дома первосвященника. — Через них найдем его…

Мешочек с сестерциями, глухо звякнув, упал к ногам, обутым в крепкие кожаные сандалии. Обладатель этих сандалий сидел на четырех мешках с зерном, позади него неслышно возник Луций. Никодим взглянул на кошель, затем недоуменно и с плохо скрываемым страхом посмотрел на Шаула.

— Это тебе за помощь, — пояснил дознаватель. — Будет больше, если поможешь еще… Ученики Назарянина… Сколько их. Имена. Планы. Запасы оружия. Где собираются. Кто настоящий лидер. И где они прячут останки?

Никодим посмотрел, не наблюдает ли кто за ними, и медленно поднял мошну.

— Мы торопимся, — предупредил его Шаул и направился прочь. К нему присоединился Луций.

— Их двенадцать, — отчетливо произнес им в спину Никодим.

Чтобы его лучше услышали, фарисею пришлось встать. Обладатели гранатовых плащей обернулись. Шаул через левое плечо, а Луций через правое. Они так решительно вернулись к фарисею, что тот отступил на шаг.

— Их же осталось одиннадцать? — недоверчиво спросил Шаул. — Йехуда из Кариота удавился.

— Они приняли к себе еще одного, мытаря[24] Левия Матфея, — торопливо пояснил Никодим.

— Где остальные? — спросил Шаул, впившись глазами в Никодима.

— Они прячутся.

— Где?

— Я не знаю.

— Скажешь нам имена?

— Только еще одно, — пообещал фарисей и поднял указательный палец…

* * *

Отряд легковооруженных римских легионеров бежал по узкой иерусалимской улочке. Шаул по своему обыкновению шел вслед за солдатами быстро и уверенно. Наваждение ночи слетело с него, и он опять стал прежним иудеем, ставшим под знамена Рима, — жестоким, необузданным, убежденным палачом своего народа.

Попавшийся на пути иудейский мальчик заметался было, увидев грозный отряд, но напрасно: римляне свернули налево и вышибли ногами двустворчатые двери. Их встретили восемь пар испуганных глаз — два ребенка, две женщины и четверо молодых мужчин. Они завтракали.

Римские солдаты подперли спинами двери, держа наготове короткие мечи-гладиусы. В дверной проем зашел Шаул.

— Кто Филипп из Вифсаиды? — раввин строго осмотрел присутствующих.

— Я, — робея, ответил вставший мужчина в горчичном хитоне.

— Взять его, — коротко скомандовал Шаул и уступил проход Луцию.

* * *

В комнате для дознания Шаул, опять усевшись на краешек тяжелого стола, спросил Филиппа, не смевшего сесть без разрешения: