«Благородный Измаил, получивший от своего музыканта Ферахида великолепную золотую флейту, долго пытался извлечь из нее звуки, но безуспешно. В отчаянии он запустил эту флейту в своего музыканта, и та, упав на каменные плиты пола, извергла из своих отверстий некий желтоватый порошок. Часть порошка просыпалась на открытый огонь и испустила зловоние. Ферахид в свое оправдание заявил, что это „секретная и чудесная субстанция, предназначенная для всех видов трансформаций, а также для создания многих лекарств“. Затем он расплавил на огне несколько принадлежавших ему золотых вещей, дабы отремонтировать инструмент, после чего протянул его Измаилу — этому благовонному цветку Бухары, которого сии деяния его музыканта немало позабавили. Затем Ферахид собрал лютнистов, а также мастеров игры на домре и дойре и, приложив немалые усилия, проиграл им на упомянутой флейте несколько тактов своего собственного сочинения. При этом звук, который издавала золотая флейта Измаила, отличался от звуков, издаваемых аналогичными инструментами, так же как сладчайшая виноградная гроздь отличается по вкусу от пустынного песка».

Подобно многим предметам из арсенала алхимика нэй скорее декларирует, нежели исполняет. Иначе говоря, нэй является инструментом, демонстрирующим определенные принципы, а также своего рода тройственной метафорой.

1. Золото, несомненно, драгоценный металл, и алхимики часто ассоциировались в общественном сознании (справедливо или нет) с людьми, преобразующими дешевые металлы в драгоценные. В этом случае золото символизирует конечную стадию алхимического процесса, полностью измененную и уже неизменяемую субстанцию.

2. Солнце символизирует одновременно и золото и огонь трансформации. Это отец алхимии — активная, раскаленная, проникающая сила процесса.

3. Сера, которой Ферахид наполнил нэй, является носителем того же мужского принципа, что и солнце. Согласно теории металлов Кабельяху, сера есть «корневая форма всех металлов, хотя и испускает зловоние, подобное дьявольскому. Однако же у нас всегда есть возможность с ней договориться, поскольку даже поверхностное знание принципов демонологии может помочь нам овладеть ее активным началом и нейтрализовать демоническую сущность».

Дата изготовления. Тысячный год нашей эры.

Изготовитель. Хамид Шорбат ибн Али ибн Салим Ферахид. Ферахид был музыкантом и астрономом при Саманидском дворе в Бухаре, а также наставником Абу Али ибн Сины (Авиценны) и обладал крупнейшей библиотекой в Бухаре. Он посвятил жизнь сочинению одного-единственного трактата, который, впрочем, так и не был закончен, и следы его затерялись во времени. Выдающийся ученик писал, что Ферахид «обладал знаниями о Боге, величайшими, нежели у всех других современников, вместе взятых. Но это не принесло ему славы, поскольку он все время опасался, как бы его открытия не стали использовать для целей темных, отличных от тех возвышенных, которые он перед собой ставил. Это до такой степени его угнетало, что я уже начал опасаться за его здоровье и рассудок. Он никогда не отлучался из дома, но мне доводилось собственными глазами созерцать чудеса, о которых он говорил, и я готов свидетельствовать об их великом значении для мира».

Когда Ферахид умер, Авиценна записал, что его учитель «отошел в лоно Господне сегодня ночью при обстоятельствах чрезвычайно странных и ужасных. Все следы его величайшего труда исчезли, и меня гложут опасения, что он останется в истории лишь как обыкновенный ремесленник».

Место изготовления. Хотя Ферахид нес службу при Саманидском дворе в Бухаре, жил и работал он в Коканде, где скорее всего и была изготовлена эта флейта.

Последний известный владелец. Порат Бахмадуллаев, житель Биланджана — пограничного селения на таджикско-узбекской границе в начале Ферганской долины, на противоположном от Ленинабада берегу Сырдарьи (ранее территория Коканда). Порат являлся девяносто девятым потомком Ферахида по мужской линии, который завершил начатую еще правнуками Ферахида миссию по розыску и обретению флейт предка.

В период заката Саманидской династии в начале двенадцатого века флейты были отосланы в качестве некой диковинки в Багдад, где Идриси выиграл их у халифа в шахматы. Идриси взял их с собой, получив должность придворного географа при дворе короля Сицилии Роджера II. После того как географ в 1154 году отправился составлять карту Европы, о судьбе флейт стали ходить различные слухи. Один из предков Пората, живший в четырнадцатом веке, записал, что их видели в Венеции. Два века спустя другой предок Пората был повешен в Тривандруме за попытку выкрасть золотую флейту из дома богатого землевладельца.

Порат никогда не рассказывал, как ему удалось заполучить эти флейты. Возможно, Юрий Кулин, перспективный молодой лингвист и специалист по языкам Центральной Азии, был направлен в Биланджан с тем, чтобы записать историю Пората для пополнения фондов давно уже стоявшего в плане, но так и не созданного Музея таджикской культуры. Биланджан, как и большинство селений Ферганской долины, был в те годы охвачен мятежными настроениями, которые раздувались разного толка мусульманскими фундаменталистами. Согласно официальному отчету советской военной администрации, брат Пората застрелил Юрия Кулина, изрубил его тело на части и сбросил с высокого берега Сырдарьи. Чуть позже останки Кулина были найдены его сопровождающим сержантом Алексеем Кравчуком, который и доложит об обнаружении трупа — обезображенного торса, лишенного рук и головы. По словам сержанта, братья Пората отметили это событие — смерть неверного — многочисленными выстрелами из винтовок в воздух. Тремя часами позже селение Биланджан было сметено с лица земли авиационными бомбами. В тот же день Акбархан Бахмадуллаев, содержавшийся в Лефортовской тюрьме по подозрению в терроризме, совершил, согласно рапорту, самоубийство «посредством многократных ударов головой о железные решетки камеры». Три дня спустя сержант Кравчук исчез, и с тех пор никаких известий о нем не поступало.

Ориентировочная стоимость. Золото само по себе стоит несколько десятков тысяч долларов. Если же принять в расчет почтенный возраст предмета и его колоритную историю, то цена вполне может выражаться семизначной цифрой.

А сколько вы сами заплатили бы за лампу Аладдина?

Озеро Массапог казалось из окна необычно спокойным и тихим и загадочно мерцало подобно опалу в свете позднего осеннего солнца. Ни рыбаков, ни лодок не было видно. Телефоны в редакции не звонили, мы с Артом хранили молчание.

Стрелки на часах, показывали начало десятого, Остел еще не приходил, Нэнси не вернулась из отпуска. Легкий бриз рябил воду у берега и шевелил почти голые ветви деревьев. Мы сидели в кабинете Арта. Он, по обыкновению, дымил сигаретой, перед ним стояла чашка с кофе, я же держал в руках газету. Другими словами, утро еще не переросло в рабочий день.

Предыдущий вечер я провел у телевизора, следя за перипетиями весьма среднего футбольного матча, который показывали по спортивному каналу. В это время года, когда осень трансформировалась в зиму, команда «Джетс» только делала вид, что играет. На самом деле она доигрывала. В настоящее время стратегия «Джетс», по мнению моего брата Виктора, заключалась в том, чтобы «как-нибудь дотянуть до конца игры». Так уж вышло, что четыре матча в сентябре и октябре, которые команда рассчитывала выиграть, она проиграла, а три матча в ноябре и начале декабре, которые по всем показателям должна была проиграть, — наоборот, выиграла. В этой связи на ее положение в турнирной таблице уже мало что могло повлиять, и футболисты откровенно халтурили.