— Меня не спрашивали, нужен он или нет. Просто приказали приехать и составить свое мнение о проекте. Насколько я понимаю, местное партийное руководство решило продемонстрировать вышестоящим товарищам и всему миру успехи социалистического строительства в Ферганской долине. Я должен осмотреть выделенное для музея место, определить, подходит ли оно для этой цели, и вернуться в Москву.

— Москвич, значит? — Кулин кивнул. — Москвича всегда издалека видно! — Кравчук хлопнул ладонями по баранке и ухмыльнулся. — Ладно, оставим это. Я и не думал подшучивать над вами или совать нос в чужие дела. Позвольте еще раз взглянуть на адрес. Ага! Нам нужно переехать этот мост, и справа на горе мы увидим эту деревню.

Мост через реку Сырдарья обозначал границу Ленинабада, а фактически границу Советского Союза. Далее в направлении Ташкента тянулась среди гор узкая извилистая дорога, с октября по май, когда в горах лежал снег, почти непроходимая. С мая же по сентябрь она была опасной из-за активности бандитских формирований, пасовавших только перед военными подразделениями численностью не менее батальона. На юге высились горы Памира; Ферганская долина — прибежище множества агрессивно настроенных местных группировок — лежала на востоке, а за ней начиналась территория Китая. Иначе говоря, мост через Сырдарью был последним достойным упоминания архитектурно-техническим сооружением, построенным в этих краях Советами. На другом берегу громоздились покрытые снегами горы, увенчанные видневшимися в отдалении заоблачными вершинами Тянь-Шаня. И фотография окружающей местности, сделанная с противоположного высокого берега реки, казалась поддельной, словно кто-то наклеил снимок города поверх изображения долины и горного хребта.

Кравчук указал на девять домишек на ближайшем к бурному коричневому течению Сырдарьи горном склоне.

— Большинство местных, как и тысячу лет назад, живут в таких вот крохотных деревеньках…

— Кишлаках.

— Что?

Кулин открыл таджикско-русский словарь и продемонстрировал Кравчуку соответствующую статью.

— «Кишлак» — таджикское слово. Так здесь называют горные селения.

Кравчук кивнул.

— Как бы их ни называли, они все-таки лучше, чем жилые кварталы Ленинабада.

Дорога заканчивалась у въезда в селение, и Кравчук выключил мотор. Выйдя из машины, они прошли несколько метров вместе, но Кулин попросил шофера остаться.

— На всякий случай. В таких местах никогда не знаешь, что может случиться с автомобилем без присмотра.

Кравчук опять согласно кивнул. Судя по всему, это решение его не расстроило.

— Кричите, если понадобится помощь, инженер. Я отсюда никуда не уйду.

Кулин махнул на прощание рукой и двинулся вверх по деревенской улице. Трое ребятишек выбежали из-за первого дома и закричали:

— Русский, русский! Идите смотреть на иноверца!

К тому времени, когда он достиг центра деревни, крики прекратились. Со всех сторон его окружали смуглые большеглазые дети, хранившие полное молчание.

— Салям алейкум, — начал было он, но его перебил какой-то человек с неприятным скрипучим голосом.

— Почему вы не говорите на своем родном языке? Мы знаем русский. Нас научили-таки на нем изъясняться, о чем свидетельствуют наши шрамы, рубцы и ожоги. — В голосе слышалась легкая ирония, исключающая намек на угрозу.

Кулин повернулся и увидел высокого старика с изборожденным морщинами лицом и пронзительными зелеными глазами. На нем был многоцветный полосатый халат, подпоясанный свернутым в жгут национальным платком. Он стоял неподвижно, не делая никаких жестов — ни враждебных, ни приветственных.

— Благодарю вас, — сказал Юрий, чувствуя себя не в своей тарелке — абориген молчал и лишь прощупывал его взглядом. — Я бы хотел поговорить с Поратом Бахмадуллаевым. Насколько я знаю, он живет в этом селении.

— Живет. Хаджи Порат — вот как его сейчас зовут. В прошлом году он с сыном совершил хадж, то есть паломничество. Очень тяжелое и незаконное путешествие. Но если вы тот, за кого я вас принимаю, то, должно быть, знаете об этом.

— Я не из КГБ, если вы намекаете на это. Я инженер и приехал сюда, чтобы подыскать место для будущего Музея таджикской культуры. Вашей культуры, — сказал Кулин, растягивая губы в улыбке, скорее жалкой, нежели теплой и дружелюбной. — Не могли бы вы меня к нему проводить?

Человек в халате молча ткнул пальцем в дальний домик, расположенный выше прочих по склону, и, так и не сказав ни слова, отвернулся от Кулина. Потом он дважды хлопнул в ладоши, и стоявшие поблизости дети исчезли словно по мановению волшебной палочки. Кулин чувствовал на себе взгляды, устремленные из окон, но никто не вышел из домов, чтобы поздороваться или хотя бы в открытую на него поглазеть. Добравшись до указанного домика, он, прежде чем постучать, на мгновение замер и перевел дух.

Из-за деревянной двери ему предложили войти. Он толкнул створ и увидел внутреннее устройство домика, состоявшего из одной-единственной комнаты. В центре помещения стояла каменная печь, в жерле которой плясали язычки пламени. Вокруг очага сидели четверо — все длиннолицые, с глубоко посаженными водянистыми глазами и раздвоенными серебристыми бородами, в белых тюрбанах и халатах. Эти люди выглядели так, словно просидели здесь несколько веков, и казались существами вневременными и исполненными древних тайн, которые им поручили хранить.

— Вы ищете хаджи Пората? — спросил один из них по-таджикски.

Кулин кивнул, после чего трое старцев поднялись с места и вышли, не сказав ни слова и не меняясь в лице. Оставшийся в комнате поднял на гостя глаза.

— Я Порат. Присаживайтесь, прошу вас, и выпейте чаю.

Хозяин налил из помятого алюминиевого чайника слабого чая в расписную керамическую пиалу и обеими руками протянул ее Кулину.

— Вам говорили, кто я и зачем приехал? — спросил Юрий.

— Разумеется. Вы приехали по поводу строительства в этой деревне Музея таджикской культуры. Необычный выбор, сказал бы я, — за пределами города, да еще и на склоне горы, где бывают камнепады и грязевые сели. Совершенно, на мой взгляд, негодное для подобного строительства место.

Кулин неожиданно почувствовал дискомфорт от необходимости давать Порату какие-то объяснения. Человек, пославший его сюда, заверил, что Порат в курсе дела, понимает смысл предстоящего обмена и принимает его условия. Кулин всего лишь курьер, избранный на эту роль благодаря своему интеллекту, амбициям и знанию местных языков. Юрий откашлялся, прочищая горло, и уже открыл было рот, но вдруг Порат остановил его, подняв длинную бледную руку.

— Не надо ничего говорить. Я знаю истинную причину вашего визита. Мне сказали, что у вас будет с собой фотография Акбархана. Могу я взглянуть на нее?

— Хаджи Порат! Я не уверен, что вам захочется…

Порат поднял обеими руками свою трость и с силой ударил по пиале Кулина, вдребезги разбив ее.