— Знаю я те места, — согласился Митрофан. — Не раз с братьями за черникой хаживали. По эту сторону сушь, а воду перешагнешь, такие хляби разверзнутся — здоровому не под силу. Куда уж раненому совладать.

— Это хорошо, что знаешь, — повеселел отшельник. — Значит, разделимся. Поутру я с вашими новостями в обитель пойду, а вы ступайте на Заячий ручей. Успеете гонца живого найти — Божья на то милость. Нет — реликвию ищите. Мощи святого Артемия Антиохского не должны сгнить в болоте, как какая-то падаль. И ежели сыщете, то идите в монастырь смело. За такое деяние многие грехи отпустятся. Можете не сомневаться. Я вас там и ждать буду. Не сыщете — тоже не прячьтесь. Вы немцу спрос чинили, вам и князю его слова толковать.

— Далеко до ручья-то?

— Если с рассветом выйти, к обеду будете.

— Понятно… — я встал и потянулся. — Тогда чего ждем? Если гонец жив еще, для него каждая минута последней стать может. А мы брюхо набьем и спать до утра завалимся? Вставай, Митрий, зимой отоспишься. Тогда и перина мягче, и ночи длиннее.

Отшельник не стал меня отговаривать, видимо, сообразил, что такому великану в самом деле, что ночь на дворе, что день — без разницы. Кого опасаться? Но на котелок все же указал.

— Поспела каша… Без Божьего соизволения не помрет, а вам подкрепиться не помешает. Особенно тебе, Степан. Большому телу много пищи надо. Кстати… — словно вспомнил, чуть громче произнес отшельник. — Если хочешь, могу снова тебя обычным сделать. Личина Мары сильна еще. Держится. Я, правда, в белом ведовстве не силен, и обновить ее полностью не сумею, но пару месяцев еще продержится. До Рождества так уж наверняка.

Заманчивое предложение. Будь неподалеку Чичка, я бы и раздумывать не стал. Хотя, если честно, начал уже привыкать к суперменству.

— Спасибо, брат Феофан, пусть все будет, как есть. Не зря же мне такое обличив дадено? Значит, есть в том высшая надобность. Да и мне по лесам да болотам тутошним сподручнее. Идти и то шаг за два… И от разбойного люду обороняться. Ежели доведется.

— Может, оно и так, — не возразил отшельник. — Пути Господни неисповедимы. Тогда ешьте и ступайте с Богом. А я на всенощную встану. Пускай молитва преумножит ваши силы. О… — брат Феофан плеснул себя по лбу, а потом перекрестился. — Ну, что ты будешь делать? Совсем голова дырявая сделалась. Весточку своим, в замок фон Шварцрегена послать не хочешь?

— Весточку? — от неожиданного предложения я даже чуток растерялся. Вот уж действительно, самые простые вещи не приходят в голову. Опять заигрался и перестал воспринимать мир как реальность. А когда думать, если все время куда-то бежать приходится, да по головам стучать.

— Хорошо бы… Если забыли обо мне — не помешает. А помнят и волнуются — извещение в радость им будет. Только путь до замка не близкий, небось, брат Феофан? — задал я заодно еще один, не дающий мне покоя вопрос.

— Как посмотреть. Не ближний хутор, но и не особенно далече, — пожал плечами тот. — Конный по мощеным дорогам за летний день доберется, а пеший гонец — тайными тропами — и того быстрее. Я уж не говорю о почтовых глубях, да только вряд ли в монастыре найдется такой, что в Западную Гать путь знает.

— А Радужным Переходом? — вспомнил я о портале.

— То бесовское порождение и соблазн, — перекрестился тот. — Иисус Христос пешком ходил, стало быть, и нам, смиренным рабам Божьим, не престало. Тело это свечение перемещает, а что тем временем с душой происходит, никому не ведомо!

Вот как, портал бесы, значит, строили. Видимо, поэтому меня в него и не пускают. Как исполняющего обязанности архангела. Шутили мы так однажды с Круглеем. И тем не менее очередной пробой пространства имел место. Поскольку за час-полтора даже очень торопливой «прогулки» я никак не мог больше пяти километров пройти, а как оказалось — отмахал пятьдесят поприщ, не меньше. Но все же не к черту на рога забросило, а остался в прежней реальности. И это радует.

* * *

Чем хороши ночные путешествия, так это тем, что ничто тебя от них не отвлекает. Чешешь вперед, глядя под ноги, и все. Днем обязательно заприметил бы что-нибудь интересное, разинул варежку, зазевался, сбился с темпа… Жарковато к тому же. Нет-нет, да и потянет где-нибудь прилечь на минутку. Как приговаривал один из мультяшных героев: «Зачем бежать, если можно ходить? Зачем ходить, если можно стоять? Зачем стоять, если можно сидеть? Зачем сидеть, если можно лежать? Зачем бодрствовать, если можно поспать?» А ночью и не жарко, и прилечь в незнакомом месте даже мимолетного желания не возникает.

Присел было на секундочку, так еле убежать успел. Кто ж знал, что это не кочка, а муравейник? И не абы каких мурашей, а самых лютых — рыжих. Настоящие звери. Пираньи-насекомые… Митрофан потом еще долго вылавливал их из моей одежды. Самому не ухватить.

Спать, как ни странно, не хотелось совершенно. Наоборот, видимо, от каши с грибами, такой прилив сил ощущался, что как только попадался хорошо освещенный участок дороги, я хватал Митрофана, вскидывал на плечо и припускал бегом.

Вот так, то трусцой, то быстрым шагом, к Заячьему ручью мы вышли аккурат с рассветом. Вернее, к тому месту дороги, где монашек предложил свернуть в лес.

Никаких указателей, что именно здесь произошло нападение на гонца, конечно же, не нашлось. Ни трупов, ни обломков оружия или лоскутов одежды. Если и валялось что раньше, то рачительные крестьяне давным-давно все подобрали. А тела похоронили, если не поленились. Или зверью на поживу бросили. Не по-божески, да только здешний люд крестоносцев ненавидит больше моровой язвы.

Зато место действительно отменно годилось для засады. Слева пологий склон, и видимо, из-за того, что на холме меньше влаги, деревья там росли не густо и без подлеска. То бишь все хорошо просматривалось. А справа, как раз со стороны ручья, теснился густой ельник. Не засаду, целое поселение спрятать можно. Дальше своего носа между сплетениями еловых лап ничего не разглядишь. Только если на пузо лечь. А где вы видели гонца, передвигающегося пешком? Соответственно, обзор и внезапность на стороне тех, кто тайком его поджидает.

— Ну, и где начнем искать? — недоуменно оглядел я сплошную колючую стену. — Слева направо или…

— Сюда, — указал Митрофан едва заметную тропку, сходя с дороги и раздвигая еловые лапы. Потревоженная им сорока недовольно и противно застрекотала, усевшись на ветку буквально у меня над головой.

— Елки только у дороги, а дальше свободнее будет.

— Будь повнимательнее… А то мне сверху ничего не видать.

Честно говоря, я был почти уверен, что искать человека, потерявшегося в лесу, при этом лишь предполагая, что он может здесь оказаться, — дело практически безнадежное. Сопоставимое с хрестоматийной иголкой в стогу. Но сказать об этом отшельнику как-то не решился. Да и вариантов других не было. А для успокоения совести создавать хотя бы видимость деятельности все-таки лучше упаднического бездействия.

Елки-палки и в самом деле быстро закончились, шагов через пятнадцать, а за ними распахнулось очередное болото.