Я испуганно смотрю вслед, с ужасом представляю, что он сейчас услышит в свой адрес. Ещё один минус мамы — в гневе она не выбирает выражений.

Но Макса ослушаться не решаюсь, возвращаюсь к воде. А может, просто трусливо сбегаю, чтобы спрятаться.

Там, под тентом, лежит Халим и скромно ютится на соседнем шезлонге Самина, мгновенно их взгляды касаются меня. Девушка смотрит с равнодушием, поправляет свою длинную абайю, я же, наоборот, снимаю с себя парео, бросаю его на песок и иду в воду. На Халима не смотрю, но чувствую на себе тяжёлый взгляд чёрных глаз. Про себя радуюсь, что перед поездкой сделала эпиляцию. Не хотелось бы на фоне восточной красотки выглядеть, как неухоженная лахудра.

Купальник у меня, по меркам арабов, слишком откровенный, поэтому тороплюсь погрузиться в воду как можно скорее, ныряю. Однако, чувствую присутствие Халима даже под шумной волной и от этого злюсь на себя. Какое мне вообще дело до него?!

Плыву вперёд, даже не выныривая. Лёгкие начинает жечь от нехватки кислорода, но я продолжаю грести, яростно продираюсь вперёд, и, наверное, плачу. Мне горько оттого, что я никак не могу стать частью мира любимого мужчины. Горько оттого, что родная мать относится ко мне, как к глупой собачонке. Больно и неприятно оттого, что сейчас эта сумасшедшая наговорит Максу гадостей, а я не могу ничего сделать.

Начинает кружиться голова, и я понимаю, что уже тону. Спешу наверх, но воды надо мной слишком много и, похоже, сверху накрывает волной. Я хватаю руками воду, пытаюсь выбраться, но уже слишком поздно, и я не плыву наверх… Я иду ко дну.

Внезапно меня подхватывают чьи-то сильные, твёрдые как канаты руки и тащат за собой. Мозг постепенно отключается, и я проваливаюсь в забытье.

Жуткий кашель и чувство, будто в грудной клетке груда камней. Я отрыгиваю воду, корчусь на обжигающем песке и сильно впиваюсь в кожу своего спасителя. Он надавливает мне на грудь, и вода толчками выкачивается из лёгких.

Первый вдох болезненный, будто мне в глотку насыпали песка. Но вскоре тело прекращает содрогаться в конвульсиях, и я открываю глаза.

— Макс…

Но надо мной нависает другой… Халим. Это он меня спас. Капли воды с его бороды капают на мою грудь, и я замечаю, что на мне нет верха от купальника. Замечает и он. Густые брови сошлись на переносице, а черный взгляд опускается на мои соски. Шейх касается моей щеки, поглаживает. Что-то шепчет на своём языке и, наклонившись вниз, языком лижет мою грудь, обхватывает губами сосок. Судорожно дёргаюсь, хнычу, пытаясь подняться, но силы меня покидают, и я падаю на песок. Напоследок слышу возмущённый женский визг и его грозное:

— Аkhrs!*

***

— Привет, — улыбаюсь Максу, тянусь к нему за поцелуем. Он хмуро смотрит мне в глаза, возвращает на подушку и склоняется сам. Целует в губы резко, даже немного больно. — Ай!

— Ай? Ты что, совсем дурная, что ли? Ты зачем это сделала? А если бы Халима там не было? Ты вообще думала своей головой, когда под волну бросилась? — он зол и не пытается скрыть это. Упирается руками в изголовье, поигрывает челюстями.

Я вспоминаю о случившемся, прикладываю ко лбу ладонь.

— Я сама не знаю, как так вышло. Я разозлилась и… Прости, пожалуйста, — виновато улыбаюсь, обнимаю его за шею и тяну к себе.

Макс поддаётся, падает рядом.

— Блядь, если бы не Халим… Фух, — громко вздыхает, рывком прижимает к себе. — Ещё раз что-нибудь подобное выкинешь, я сам тебя утоплю.

Я дёргаюсь, словно от пощёчины. Только не от его слов, нет. От воспоминания, что врывается в голову, как смерч. Сметает все мысли и оставляет лишь ту картинку. Там, на пляже… Мне же это привиделось, да? Не мог же Халим сделать это взаправду?

— Прости. Я так на маму разозлилась. Представила, что она тебе наговорит и… — сглатываю, цепляюсь за его шею, как за спасательный круг. — Прости.

— О чём ты? Твоя мама очень приятная женщина. Я ей всё объяснил. Но вообще, ты должна была сделать это сама. Ещё до поездки. Женщины, блин, — вздыхает, поднимается, разрывая объятия. — Ты как себя чувствуешь? Пойдём, поужинаем. А то Халиму придётся есть в гордом одиночестве.

Я сажусь на кровати слишком резко, распахиваю глаза.

— Почему в одиночестве? А Самина?..

Максим хмыкает, надевает на загоревшее тело футболку.

— Эта дура приревновала его. Когда он делал тебе искусственное дыхание, она решила, что целует.

________________________________________________________

Аkhrs — (араб.) — замолчи.

— Почему ничего не ешь? — Макс приобнял меня за плечи, губами накрыл пульсирующую венку на шее. — В чём дело, малыш?

Я вяло улыбнулась, бросила быстрый, практически незаметный взгляд на араба. Это длилось всего пару мгновений, какие-то доли секунд, но я успела отметить, как горят его глаза. Полыхают. Он словно безумный. На меня не смотрит, однако я чувствую, что он думает обо мне. О том, что случилось сегодня, когда он вытащил меня из воды. Мне это не привиделось, не почудилось. Это было на самом деле. Поэтому и Самина не пришла на ужин. Она всё видела…

Думала ли я, что подобное возможно? Нет. Однозначно, нет. Я даже представить себе не могла, что сын арабского шейха… Хочет меня. Я ведь на полном серьёзе считала, что он презирает меня, как какую-нибудь шлюшку, увязавшуюся за его другом ради денег. И в таком случае я даже могла его понять. Но сейчас… То, что мне открылось, буквально вышибало из меня все убеждения и понимание этого мира. Я словно оказалась в другой, абсолютно иной реальности.

Халим эль Хамад хочет меня. То, как он жадно облизывал мою грудь, как сдавливал своими руками в присутствии своей девушки и, не опасаясь того, что вот-вот на пляж вернётся Макс… Это было похоже на абсолютное сумасшествие. Будто он тронулся умом. Невменяемый. Одержимый…

Но ведь мы с ним толком даже не общались. Он не мог в меня влюбиться. Не мог так помешаться, чтобы предать своего друга. А может, это какая-то проверка? Что, если Макс просил его об этом? Но опять же, разве не нашлось бы для соблазнения другого времени? Едва ли считается адекватной реакция только-только спасённого от гибели человека.

И то, что меня съедает на данный момент, ещё хуже того, что задумал Эль Хамад. Я не знаю, как мне поступить дальше. Рассказать обо всём Максу? Рассказать и тем самым поставить жирную точку в их дружбе. Или в наших с Максом отношениях. Потому что не факт, что он поверит мне. Не рассказать и сделать вид, что я ничего не помню? И пусть араб хоть треснет, рассматривая меня своими тёмными сумасшедшими глазами. Не было ничего, не помню, не знаю. Всё!

И немного поразмыслив, я всё же решила не говорить. Забыть и не вспоминать. Просто выкинуть из головы и навсегда оставить все эти мучительные мысли. Вместе с теми воспоминаниями, когда его горячие, влажные губы накрыли мой сосок и требовательно сжали, всасывая горошинку в рот.