Джо вздыхает, но спина по-прежнему прямая, напряженная.

– Плохая идея. В следующий вторник начинается суд.

– Ладно, Джо, не парься. Выбора у меня, похоже, все равно нет.

Он смотрит на меня, пытаясь понять, что важное он упустил. А он упустил. Теперь его волнует, когда и как я ездила в тюрьму. Что происходит под этой крышей, пока он на работе. Он упустил все то, чем я занята, пока он спит.

Возможно, и не стоило говорить Джо про тюрьму, но зато мы больше не обсуждаем дом.

– Это к лучшему, – мягко говорит он.

– Да дерьмо это все, Джо. И ты прекрасно это понимаешь.

Я срываюсь в свою комнату, захлопываю за собой дверь. Он даже не заметил, что я принесла ему лучшую в мире пиццу! Достаю сложенный листок с данными, с сигналом. И пишу Нолану: «Какие у тебя на завтра планы? Нам нужны ответы, а время на исходе».

Возле моего дома даже приткнуться негде. Машины родителей стоят на подъездной дорожке, вдоль тротуара припарковано несколько черных автомобилей, так что мне приходится бросить машину на углу улицы и идти домой пешком.

– Ты где был? – обрушивается с вопросом отец, едва я открываю дверь.

В столовой толпятся мужчины и женщины в строгих костюмах, среди них агент Лоуэлл. Но мой ответ никого не интересует. Они расступаются, пропуская меня вперед.

Агент Лоуэлл кладет руку на спинку стула и предлагает мне сесть. Вслед за мной к столу подходит мама. Отец же остается неподвижен. Как только я сажусь, Лоуэлл выкладывает передо мной фотографию. На ней мой брат. Им не надо, чтобы я подтверждал его личность, – и так все ясно. На фото он уходит из кадра, но смотрит через плечо прямо в объектив, словно кто-то его окликнул.

Внутри все сжимается. Такого я не ожидал. Это фото – действительно что-то новое. Раньше я его не видел. И давно попрощался с возможностью стать свидетелем такого мгновения.

Наклоняюсь к снимку. В углу – рыжий хвост и кусок задней лапы. Колби, за Элиотом бежит Колби. Но я не могу понять, где Элиот находится. Только вижу, что рядом Колби и деревья. «Колби никогда его не бросит», – говорил отец полиции и был прав. В тот день пропали мой брат и его собака. Но пропавшим считают только брата. А на фотографии они снова вместе, и в горле у меня пересыхает.

Агент Лоуэлл кладет на стол передо мной еще одно фото: на нем лицо Лайама крупным планом.

– Скажи нам максимально точно, можно ли считать, что этот снимок сделан в тот день, когда Лайам пропал?

– Да, – отвечаю я, а сердце выпрыгивает из груди.

– Та же одежда, какие-то детали?

Я начинаю понимать отведенную мне роль. Я должен опознать одежду, в которой он был, собаку, поворот головы. Русые волосы несколько длиннее обычного, потому что он как раз собирался идти стричься, и падают на лоб, а не зачесаны вверх и набок, как он носит. Носил.

Джинсы. Темно-бордовая рубашка с длинным рукавом. Синие кроссовки. В каждой детали – Лайам. Такой, как мы описывали его миллион раз с того дня. Вспоминали, перебирали вещи у него в шкафу, чтобы не ошибиться. И эти детали впечатались в нашу память. Но я замечаю мелочи, о которых мы забыли, которые проявились только сейчас, когда я увидел его на снимке. Немного согнута и прижата к бедру левая рука, потому что он травмировал ее когда-то, а до конца она так и не восстановилась. Он слишком поздно попал с переломом к врачу, трещина начала окостеневать неправильно. А вот под скулой порез от бритья. Я не помнил, ничего этого не помнил, пока они не показали мне увеличенное фото. Но теперь в памяти возник момент, как он зашипел в ванной от боли, выронил бритву, и она ударилась об умывальник, а на фарфор капнула кровь.

Почему я ни разу за два года не упомянул об этих мелочах? Они словно полностью стерлись из моей памяти. Я, наверное, был слишком сфокусирован на своем предчувствии, своем сне, на осознании того, что исчезновение брата было неминуемо.

– Это он, в тот самый день.

Теперь я говорю с большей определенностью. Потому что лучшую оценку снимку дать нельзя. Это он. В тот день. Я вижу детали, которые могут принадлежать только тому дню и никакому другому.

– Боже мой, – шепчет мама, а все остальные, наоборот, умолкают.

– Спасибо, Нолан, – говорит агент Лоуэлл, положив руку мне на плечо.

– Что это значит? – спрашивает отец.

Я бы встал и ушел, но тяжелая ладонь на плече удерживает меня на месте.

– На снимке есть временная маркировка. Указанные дата и время позволяют нам думать, что он был сделан около четырех часов в день исчезновения. Хотя мы знаем, что эти данные легко подделать.

Никакой определенности. Но снимок был сделан в тот день.

– Кто-нибудь из присутствующих узнает место? – спрашивает он.

Я нет. Никто из нас не узнает. Видны только деревья, хвост Колби, мой брат.

– А это не могло быть в парке?

– Маловероятно, – отвечает Лоуэлл после паузы. – С момента исчезновения прошло почти четыре часа, в парке работало много полицейских. Маловероятно, что все это время он находился там с собакой и ничем себя не обнаружил.

Все меняется. Я выкручиваюсь из-под его ладони, встаю из-за стола, ухожу из комнаты. Мне вслед что-то кричат, но я несусь по лестнице, пытаясь осмыслить происходящее.

Мне нехорошо. Мой брат. На фотографии. Вместе с Колби. В четыре часа дня. Он исчез около полудня, в 12:10, – так мы решили, проработав массу фактов, пропустив их через себя и через полицию. По высоте солнца в небе, по температуре еды, по свидетелям, которые видели, как мы входим в парк, по камерам у дороги, зафиксировавшим время нашего появления у входа. У нас не было часов: время мы узнали только после того, как папа сбегал в машину за мобильным, чтобы вызвать полицию. В семье действовало правило: на семейные вылазки телефоны не брать. Правило, которому мы больше никогда не следовали.

Я расхаживаю по пустой комнате Лайама и пытаюсь сосредоточиться. Вспоминаю вечер, когда брат явился мне и стоял в гостиной, за чертой, которую не мог пересечь. «Помогите нам. Прошу». Когда это было?

Останавливаюсь как вкопанный. Волосы встают дыбом. Потому что этот день… Я тогда болел, простудился. Да, я валялся с температурой, когда услышал в новостях, что неподалеку совершено двойное убийство. Я хорошо запомнил, потому что лежал на диване с ноутом на коленях, а фоном болтал телевизор. Но тогда новости меня не заинтересовали.

Я купил оборудование в тот же день, когда мне явился брат и попросил о помощи. Я оформлял заказ через интернет, как раз когда журналист вещал об ужасном преступлении. И тогда еще подумал: «Ну, тут хоть ясно, что произошло». Зазвонил телефон – занятия в школе отменили из-за того, что подозреваемый на свободе. Но мне было все равно, ведь я болел дома. А может, я выдумываю? Подтасовываю факты, потому что хочу найти совпадения, а воспоминания у меня в памяти перемешались? Прежде чем рассказать об этом Кеннеди, я должен все проверить.