— Где этот врач?

— Погиб одним из первых. Это тот единственный случай, когда человек погиб не на кордоне.

— Кто сейчас лечит узника?

— Никто. Когда вон там, за окном, на площади крысы растерзали врача, я попросил старого Холмса осмотреть больного. Для начала мы заглянули в чемоданчик врача, но не нашли в нём ни одного пузырька с лекарством. Там были только пронумерованные ампулы и шприцы. Мы просмотрели дневник врача и…

— И поняли, что этот человек не лечил, а экспериментировал на живом человеке, — перебил шерифа журналист.

— Да, Майк.

— Где этот чемоданчик?

— В гостинице, в номере «врача». Мне было не до этого: начался «крысиный кошмар».

Журналист закурил.

— Посмотри, Джим. Контуры кордона образуют прямоугольник. Представь: сумасшедшего разбудили утренние звуки Городка. В бреду этот несчастный старается держаться подальше от таящих, как ему кажется, опасность стен камеры, съёживается посреди бетонного прямоугольника пола. Ему мерещатся выползающие из тёмных углов черви и крысы. Бред больного под действием какого-то препарата неизмеримо усилился. Кордон — это гигантские контуры камеры сумасшедшего. Врач был единственным, кто подходил к нему вплотную, поэтому он погиб не на кордоне.

— Какай ужас, Майк! Выходит, мы сами себя убивали, сжигали заживо! И всё из-за бреда умалишенного?

— Неужели ты не понял, Джим? Этот несчастный — своеобразный передатчик, биологический резонатор-усилитель. На нём испытали какой-то препарат. Как ты мог позволить опыты на заключённом? Неужели ты не знаешь, что сумасшедших лечат не в тюремной камере, а в специальных клиниках?

— Ты прав, Майк, я догадывался, что с этим Гаррисом дело не чисто, но решил не связываться с ФБР. Кто же мог подумать, что случится такое?

— Надо немедленно увести людей с кордона, Джим. Кордон — это зона смерти. Сумасшедшего Гарриса придется…

— Может, попробуем усыпить?

— Нет. Мы не знаем, что ему может присниться.

— Боже мой, сколько жертв!

Шериф включил рацию.

— Всем постам!.. — Услышал журналист, выходя на площадь. Он шёл в «Дикий Запад» за чемоданчиком «врача»…

СВЕЧА НА ВЕТРУ

— Прекрасно, мальчик! Ты становишься настоящим мастером. Вот только… — Старик отошёл от картины ученика, сел в кресло у пульсирующего жаром камина. — Я же много раз говорил тебе: пиши только то, что ты сам видел, хорошо знаешь.

Гибкий безусый юноша осторожно поставил на стол подсвечник, порывисто опустился на одно колено перед стариком.

— Но, учитель, твои рассказы о далёкой стране, где нет богатых и бедных, где все люди свободны и счастливы, где нет войн, голода и болезней, живут во мне. Я вижу цветущие города, смеющиеся лица детей и женщин, плывущих в солнечном небе на летающих кораблях!

— Мальчик, без фантазии нет гения. Тебе всего пятнадцать лет, ты ещё очень юн, но я ясно вижу твоё будущее. Тебя ждёт великая слава. — Старик подбросил полено в пылающий камин. — Пиши пейзажи, натюрморты, стражников у ворот, нищих пилигримов, торговцев, портреты. Помни, мы живём в страшном мире. Я бы давно сгорел на костре, если б не жадность и тщеславие епископа. Каждый месяц я дарю ему одно из своих полотен. Но если люди узнают, о чём я тебе рассказываю, если увидят эту твою картину, даже епископ не спасёт нас от костра.

— Эй, колдун, отворяй! — Забарабанили в дверь. Ученик мягко скользнул к окну.

— Сандрелли, придворный живописец!

— Открой. — Старик встал, сорвал с подрамника картину ученика и бросил в камин. Огонь мгновенно слизал с холста счастливые улыбки и смех летящих меж облаков людей.

Громыхая сырыми ботфортами, в мастерскую вошёл закутанный в короткий чёрный плащ высокий полный человек.

— Ты ещё жив, старый колдун? — прорычал вместо приветствия Сандрелли. Сняв широкополую шляпу с поникшими от дождя перьями, он бросил её ученику и, задевая длинной шпагой за подрамники, прошёл к камину и сел в кресло хозяина.

— Вы промокли, сеньор. — Старик склонился перед гостем. — Эй, мальчик, вина!

— Некогда мне пить твою кислятину! — Раздражённо подёргал кошачьими усами Сандрелли. — Ты сделал то, что мне надо?

— Да, сеньор, с божьей помощью ваш слуга сделал проект нового дворца для герцога.

Ученик развернул на столе эскизы дворца. Маленькие тёмные глазки гостя зажглись, пухлые щёки затряслись. Не сдержав возглас изумления и восторга, Сандрелли вскочил с кресла и склонился над столом. Старик придвинул поближе свечи, чтобы ни одна линия не осталась незамеченной и неоценённой заказчиком.

— Ты не колдун, старик, ты — сам дьявол! — Сандрелли бросил на стол туго набитый монетами мешочек, спрятал эскизы на груди и выбежал под дождь, забыв укрыть свои свисающие до плеч кудри шляпой.

Старик стряхнул с кресла натёкшую с плаща гостя воду и сел у огня. Ученик запер дверь и опустился на пол у ног старика.

— Учитель, я не понимаю, почему ты меняешь свои прекрасные картины на бездарную мазню? — спросил юноша, разбивая кочергой в мерцающую пыль остатки сгоревшего холста.

— Запомни, мальчик, важно не имя художника, стоящее на картине, а сама картина. Пусть епископ берёт мои полотна и подписывает своим именем. Меня это не волнует. Зато его уродливые творения не омрачат ничей взор, не подадут дурной пример. Пусть образцом будут мои картины и проекты, а не мазня епископа или Сандрелли. Слышишь? К нам опять стучит гость, открой.

Ученик ввёл невысокого измождённого мужчину со свёрнутым холстом в руках. С обвисших полей размокшей шляпы на потемневшую от влаги куртку струилась вода.

— Проходи сюда, к огню, обсушись, — предложил старик. — Кто ты? Хочешь обменять свою картину на одну из моих?

Ученик подтолкнул робкого гостя. Оставляя мокрые следы, тот подошёл к камину, положил рулон холста на стол и протянул к огню покрасневшие руки.

— Да, — хрипло каркнул гость. — Я не могу продать свою картину. Мне нечего есть, негде жить. Вчера я продал кисти и краски, чтобы заплатить за кусок хлеба и ночлег.

Старик то отступал назад, то подходил вплотную к быстро надетому учеником на подрамник мокрому, как и его хозяин, холсту. Наконец положил руку на плечо гостя.

— Как твоё имя?

— Джузеппе.

— Я не возьму твою картину, Джузеппе.

— Бог отступился от меня, дьяволу я тоже не нужен. Что же мне теперь делать?

Старик взял гостя под руку и ввёл в соседнюю комнату. Ученик зажёг свечи. Блики огня заплясали на развешенных по стенам картинах.

— Смотри, Джузеппе, — сказал старик.

Оставив гостя одного, они вернулись в мастерскую. Старик сел в своё кресло. Отблески огня в камине окрасили алым цветом его изрезанное морщинами лицо, озарили седину длинных густых волос и