– Нет, – признала Элана, – думаю, что нет.Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, покрайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе,если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногдаподдается уговорам.

– Возможно, – отозвался он и тяжеловздохнул. – Но этого мы никогда не узнаем, верно?

– Никогда. Сейчас уже слишком поздно.

***

– Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщиквставлял его в раму, – негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничекстекла в нижнем углу окна. – Стекольщик, видно, был неловок.

– Откуда тебе все это известно, Алиэн? – спросилаЭлана.

– Мой отец в молодости был учеником стекольщика, –отвечала кареглазая девушка. – Он всегда чинил окна в нашейдеревне. – Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовойрамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. – Мне придетсядействовать очень осторожно, – продолжала она, сосредоточеннохмурясь, – но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла,чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать,о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала,моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-тособираются именно под этим окном.

– Ты просто сокровище, Алиэн! – воскликнула Элана,заключая девушку в объятия.

– Осторожнее, госпожа моя! – в испуге вскрикнулаАлиэн. – Кочерга!..

Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось какраз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер.Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что непредназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике подсамым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случаеполупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, идаже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.

На следующий день после разговора с Заластой она увидела,как стирик, в белом одеянии и мрачный, как туча, направляется на привычноеместо в тупике под окном. За ним следовали Крегер и Скарпа.

– Ты должен покончить с этим, отец, – настойчивоговорил Скарпа. – Солдаты уже заметили, что с тобой неладно.

– Пусть их, – кратко ответил Заласта.

– О нет, отец, – отозвался Скарпа своим звучнымтеатральным голосом, – этого нам никак нельзя допускать. Эти люди –животные. Они не утруждают себя лишними мыслями. Если ты и впредь будешьбродить по улицам с видом мальчика, у которого только что издох любимый щенок,они решат, что что-то идет не так, и начнут дезертировать целыми полками. Япотратил слишком много времени и сил, собирая эту армию, чтобы ты разогнал еесвоими душевными страданиями.

– Тебе этого не понять, Скарпа, – огрызнулсяЗаласта. – Тебе не дано постичь, что такое любовь. Ты никого не любишь.

– Ошибаешься, Заласта, – резко сказалСкарпа. – Я люблю меня. Только такая любовь имеет хоть какой-то смысл.

Элана в эту минуту как раз наблюдала за Крегером. Глазапьянчуги были хитро прищурены. Он небрежно помахивал своей неизменной кружкой,проливая большую часть вина на мостовую. Затем он поднял кружку, шумно высосалостатки вина и звучно рыгнул.

– Пр-ршу пр-рщенья, – пьяно промямлил он,пошатываясь и опираясь вытянутой рукой о стену, чтобы не свалиться.

Скарпа раздраженно, мельком взглянул на него, явно непридавая его присутствию особого значения. Элана, однако, оценивала Крегераиначе. Он отнюдь не всегда бывал таким пьяным, как казался.

– Все напрасно, Скарпа, – со стоном проговорилЗаласта. – Я связался с больными, с отступниками, с безумцами – и всенапрасно! Я надеялся, что Афраэль будет уничтожена и Сефрения станет моей… Нотеперь этому не бывать. Теперь она скорее умрет, чем будет иметь дело со мной.

Глаза Скарпы сузились.

– Так пусть умрет, – грубо бросил он. –Неужели тебе в голову не приходит, что все женщины одинаковы? Женщины – такойже товар, как, скажем, воз сена или бочонок с вином. Возьми вот Крегера – как,по-твоему, много ему дела до опустевшего бочонка? Нет, ему подавай новенькие,полные, верно, Крегер?

Крегер подслеповато уставился на него и вновь рыгнул.

– Не понимаю, с какой стати ты так держишься заСефрению? – Скарпа продолжал методично бить по больному месту отца. –Сефрения теперь – всего лишь подпорченный товар. Вэнион поимел ее столько раз,что и не сосчитать. Неужто ты станешь подбирать объедки за эленийцем? –Заласта вдруг со всей силы ударил кулаком по стене, издав разъяренноерычание. – Он, наверное, уже так привык баловаться с ней, что не тратитвремени на телячьи нежности, – продолжал Скарпа. – Он просто получаетчто ему хочется, скатывается с нее и тут же начинает храпеть. Ты же знаешь, какпривыкли себя вести эти эленийцы. Да и она сама немногим лучше. Он сделал изнее эленийку, отец. Она больше не стирик. Она стала эленийкой – или, еще хуже,выродком. Меня решительно удивляет, как ты можешь тратить свои чувства навыродка. – Скарпа презрительно фыркнул. – Она ничем не лучше моейматери или сестер, а уж ты-то знаешь, что они из себя представляли. ЛицоЗаласты исказилось.

– Лучше бы мне увидеть ее мертвой! – почти провылон, запрокинув голову.

Бледная бородатая физиономия Скарпы стала хитрой.

– Так убей ее, отец! – прошипел он. – Ты жезнаешь, уж если женщина делила постель с эленийцем, ей нельзя больше верить.Даже если ты уговоришь ее стать твоей женой, она никогда не будет тебеверна. – Скарпа с неискренним ободрением положил руку на плечоотца. – Убей ее, отец, – убежденно повторил он. – По крайнеймере, твои воспоминания о ней останутся чисты; сама она никогда уже не будетчистой.

Заласта вновь завыл и вцепился в бороду своими длинныминогтями. Затем он резко развернулся и бросился бежать по улице.

Крегер выпрямился, и все его опьянение куда-то исчезло.

– Знаешь, ты ведь дьявольски рискуешь, – заметилон.

Скарпа окинул его острым взглядом.

– Неплохо, Крегер, очень неплохо, – пробормоталон. – Роль пьяного удалась тебе почти в совершенстве.

– Я много упражнялся, – пожал плечамиКрегер. – Твое счастье, Скарпа, что он не обратил тебя в прах – или сноване завязал узлом твои кишки.