Украдкой посмотрев на лежащий на полу труп, я почувствовала,как меня затошнило, и закрыла ладонью рот, чтобы сдержать рвотный спазм.

— Дед, давай его в покрывало завернем.

— Давай, — напуганный не меньше меня дед кинулсяза покрывалом и на удивление бережно расстелил его на полу.

— Ты точно знаешь, что он мертв?

Я подозрительно посмотрела на деда и отметила тот факт, чтоон в погребе зря времени не терял. Скорее всего он не только разбирал выход, нои осушил не одну бутыль самогонки.

— Дед, ты уверен, что уголовник мертв? — вновьповторила я свой вопрос и побоялась, что сильно шатающийся старик упадет рядомс трупом.

— Мертвее не бывает. Не веришь — сама проверь.

— Я на него даже смотреть не могу.

— Ань, а мы его что, в моем погребе зароем?

— Зачем же в погребе-то?! Деревня большая, места много.Каково тебе потом придется, если ты будешь знать, что в твоем погребе трупзарыт?!

— А тогда где?

— Ну сам подумай. Твои же края. Скоро светать начнет,бабки проснуться. Нужно это сделать как можно быстрее. Главное — выбрать место,чтобы земля была хорошая, рыхлая. Чтобы копалось легко. Ты так набрался, что стебя, по всей видимости, толку будет мало. Все на мои хрупкие плечи ляжет…

— Ничего я не набрался, — обиделся дед. — Яза тебя переживал. Места себе не находил, вот и выпил немного.

— Так уж и немного?

— Я тебе говорю, что немного. Тогда мы его на кладбищезакапаем.

— Где?!

— На кладбище. Оно тут совсем рядом находится. Кладбищезаброшенное, там уже тысячу лет никого не хоронят. До него никому дела нет.

— Схоронить труп на кладбище это, конечно,по-человечески, — с важным видом заметила я, — но что-то возитьсяночью на заброшенном погосте как-то жутковато.

— Не бойся. Я на этом кладбище даже закрытыми глазамилюбую могилу найду. Там отродясь чужие не шастали.

— У тебя и в этой деревне отродясь чужие на шастали. Авидишь, шастают.

Не теряя ни минуты, я бросилась за своей машиной и подъехалак дедову дому. Вытащив покрывало с покойником на улицу, мы с огромным трудомзатолкали его в багажник, который по-прежнему не хотел закрываться.

— Это ж надо такому громиле вымахать, — отбеспомощности не на шутку занервничала я.

— Багажник у тебя маленький, — под руку ворчал дед.

— Багажник у меня нормальный. Просто он на такиебольшие трупы не рассчитан.

— Ты так рассуждаешь, дочка, как будто каждый деньтрупы возишь.

Ни одна наша попытка не увенчалась успехом. Мы обачувствовали, что теряем драгоценное время и мучимся понапрасну. С десятогозахода мы уложили его более компактно, но багажник так и не захотел закрыться.

Решив оставить багажник открытым, мы сели в машину и поехалив сторону кладбища. Дед закурил свою папиросу и произнес с таким важным видом,что, если бы у меня на голове была шапка, я бы обязательно ее сняла:

— У меня, Анечка, на этом кладбище собственная могилаимеется.

— Как это?

— Мужиков-то в нашей деревне нет, сама знаешь, вот я Ирешил позаботиться о себе сам, заранее место себе подготовил. Вырыл аккуратно, сантиметрв сантиметр. Я уже несколько раз туда ложился, примерял, так сказать. Все поуму сделал, чтобы мне удобно лежать было.

— Ты что, дед, несешь-то?

— Вот те крест. Кто обо мне позаботится ежели у меняникого нет?! Только я сам.

— Дед Герасим, а где же твоя бабка? Умерла? А дети?

— Да нет, жива, — как-то нехотя ответил дед.

— А где она живет?

— В городе. Мы с ней уже тысячу лет отношения неподдерживаем. Ни с ней, ни с сыном. Да и с внуками тоже. У сына то, наверно,тоже дети есть, и не один.

— Ладно с женой, а с сыном-то ты почему не общаешься?

— Не велено.

— Как это не велено?

Жена как во второй раз замуж вышла за городского, так сразузаставила сына отчима напой называть. Вот он для него и стал папой. А мнезапретила к ним даже на пушечный выстрел приближаться. В жизни всякое бывает,дочка, и такое тоже. У меня жена была слишком агрессивная, слишком самолюбиваяи слишком злопамятная. Она все городом бредила, а я в городе жить не могу. Уменя вся душа в деревне. Ведь мы с ней в одной деревне родились, я так и непонял, почему ее так всегда на город тянет. Я ведь ее с детства знаю. Вместевыросли. Это я потом понял, что все это у нее еще с пеленок. Ведь в ней никогданичего девичьего не было. С мальчишками в футбол играла, волейбол. Ей никтоникогда и свидания-то не назначал, потому что все считали ее своим парнем.Только я один такой дурак нашелся. А уже позже понял, что не любила она меняникогда. А вышла замуж только потому, что боялась в девках засидеться, чтобылюдская молва обошла ее стороной. — На глазах деда Герасима показалисьслезы. — Она с самого начала стала командовать домом. Зарплату у меня всюдо копеечки отбирала. С друзьями запрещала встречаться. А я ведь до неенормальным парнем был, девок тискал, с пацанами бражку пил. А она сделала менянерешительным, слабым, одно звание, что мужик, хозяин. А когда ребенок родился,я стал и нянчить, и кухарить. А затем она стала все чаще и чаще в город ездитьк своей родственнице. Как из города приедет, так с порога и кричит, что яничтожный деревенщина, что она меня на дух не переносит. А затем она мне и вполовой жизни стала отказывать. Говорила, будто у нее к сексу нет никакогоинтереса. А уж если она мне и уступала, то делала это так, словно оказывала мневеликое одолжение. А один раз она приехала из города — я как раз с сыномвозился, — взяла его на руки и сказала, что она с таким тюфяком жить неможет, что встретила нормального городского мужчину. Как только она уехала,надо мной все в деревне сначала посмеивались, а я ждал, что она вернется. А онане вернулась. Я поехал ее искать. Нашел. Да только у меня перед носом дверьзакрыли и сказали, что если я еще раз приеду, то меня сдадут в милицию и делосостряпают. Новый муж у нее в милиции работал. Вот я больше в город ездить и нестал. Ладно, дело прошлое.

— И что, после этого ты так ни разу не женился?

— А зачем? Я больше деревенским посмешищем быть нехочу. Поди разбери этих баб… Что у них на уме…

— Но ведь сейчас в деревне с тобой еще живут три бабки.Ни с кем из них сойтись не хочешь?

— Сойтись — нет.