в неделю. И у тебя вдруг возникло явное отвращение к театру. Ты что, обзавелся хорошенькой любовницей или решил взять уроки плавания?

– Я умею плавать, – рассмеялся ты.

– Тогда это любовница! Ты возил ее в Пенсильванию, где вы с ней собирали ягоды. И у меня остается только один вопрос: у тебя будет мальчик или девочка? Браво! – Эрма с улыбкой подошла к тебе. – Пожалуйста, пусть будет девочка! Я стану ее крестной матерью и подарю ей миллион долларов. Я серьезно, Билл. Думаю, отцовство поможет тебе встряхнуться. Хотя не могу не отметить, что подобная перспектива, похоже, не слишком тебя вдохновляет. Ты выглядишь совершенно измученным.

– Просто волнуюсь, не родилось бы двойни.

– Значит, ты отказываешься говорить?

– Тут не о чем говорить.

– Ладно. Но в последнее время ты какой-то унылый. Что меня изрядно пугает. Страшно представить, что с тобой будет в старости.

Ты спустился в подземку, чтобы ехать в офис, но, оказавшись в деловой части города, сразу отправился в табачную лавку и позвонил Миллисент. Она ответила тебе сонным голосом. Ты поднял ее с постели, впрочем, как всегда, когда звонил утром.

– Прости, ни сегодня, ни завтра ничего не получится. В среду тоже. Мы устраиваем дома вечеринку до утра. А на Рождество мы едем к Дику на Лонг-Айленд.

– Хорошо, – отозвалась Миллисент сонным голосом.

– Сожалею насчет Рождества… Ума не приложу, что ты будешь делать дома совсем одна…

– Ой, да ничего страшного. Мы с Грейс найдем, чем заняться.

В сочельник ты лег спать в начале шестого и в рождественское утро с трудом встал в одиннадцать часов в ответ на призывы Аллена, которого заранее попросил тебя разбудить, затем поспешно умылся, оделся, выпил кофе и апельсинового сока. У Дика вас с Эрмой ждали не раньше трех. На все про все у тебя оставалось чуть меньше двух часов. Оставив Эрме сообщение, что вернешься домой к часу дня, чтобы сразу выехать на Лонг-Айленд, ты вышел из дома и взял такси до Восемьдесят пятой улицы. С Миллисент вы не виделись уже три дня. Она, бедняжка, оказалась в Рождество совершенно одна.

Сверток с подарком лежал рядом с тобой на сиденье. Хорошо еще, что тебе удалось незаметно вынести его из дома. К несчастью, Эрма видела накануне, как ты принес сверток, однако ты не сумел удовлетворить ее любопытство, которое наверняка распалилось бы еще сильнее, знай она, что в пакете дамская шубка.

Ты настолько редко бывал здесь днем, что и дом, и улица показались тебе незнакомыми. Попросив таксиста подождать, поскольку рассчитывал пробыть у Миллисент лишь пару минут, ты, с объемистым свертком под мышкой, одним махом преодолел два пролета лестницы и вошел в квартиру. В гостиной никого не было. Оглядевшись по сторонам, ты крикнул: «Привет, счастливого Рождества!» – бросил сверток на кресло и направился в коридор, ведущий в спальню. Ты ничего не услышал, но тут, словно из-под земли, появилась Миллисент, босиком, в ночной рубашке, и преградила тебе дорогу.

– Счастливого Рождества! – улыбнулась она.

Это ее и выдало. Ты никогда не видел, чтобы Миллисент столь старательно выжимала из себя улыбку. Ты продолжал идти вперед, чтобы войти в спальню с Миллисент или без нее.

– Не ходи туда, – вытянув руку, сказала она. – Грейс еще спит.

Ты отпихнул ее руку и, протиснувшись мимо, сделал два шага по коридору, откуда сумел увидеть, что в твоей кровати у правой стены кто-то действительно лежит под одеялом. Ты перевел взгляд и заметил у изножья кровати пару туфель, которые определенно не могли принадлежать Грейс; на кресле возле туалетного столика лежали рубашка и брюки. Ты сделал еще один шаг вперед, а затем резко развернулся и прошел в гостиную.

– Если бы ты позвонил… – медленно и совершенно спокойно начала она.

– Заткнись! – оборвал ее ты.

Вспышка гнева была направлена не на нее, к ней ты вообще ничего не испытывал. Слепая ярость овладела тобой из-за твоего дома. Был осквернен сам храм, а не жрица.

Твой взгляд упал на сверток на стуле.

– Это шуба. Оставь себе, – кивнул ты. – Забирай все, что здесь есть. Да я лучше сгорю в аду, чем вернусь в это проклятое место!

– Тебе нужно было позвонить, – повторила она.

Глава 14

Пальцы правой руки, вцепившиеся в рукоятку револьвера в кармане пальто, разжались, пытаясь выпрямиться в узком пространстве кармана, но затем снова стиснули рукоятку, очень крепко, крепче, чем раньше. И снова разжались, липкие и влажные. Он вытащил руку, вытер ладонь о пальто, несколько раз поводив ею вверх-вниз, после чего поднес ее к глазам и внимательно рассмотрел. В тусклом свете ладонь казалась очень белой, а пальцы – ужасно короткими. Он снова сунул руку в карман, коснулся револьвера, но не сжал его.

«Ты боишься – вот в чем причина, – сказал он себе. – Робкий, бесхребетный слабак! Ты банально напуган…»

И не только потому, что ты стоишь на ступеньках с револьвером в кармане. Ты всегда боишься, когда доходит до дела. Ты даже боишься слов, если они могут хоть что-то изменить. Беззубая риторика. Ахинея. «Да я лучше сгорю в аду, чем вернусь в это проклятое место!» Разве ты не обдумывал все это, оказавшись наедине с собой?

Следующий день ты провел в офисе. Она не давала о себе знать. Ты думал, что, возможно, больше о ней никогда не услышишь. Надеялся на это. Однако ты переживал из-за своей одежды и личных вещей, а потому вскоре после пяти вечера ушел с работы и взял такси до Восемьдесят пятой улицы. Задержавшись из-за плотного дорожного движения, ты приехал туда лишь без четверти шесть. Ты испугался, что пропустишь, когда она выйдет из дома, но, к твоему облегчению, свет в окнах горел. Попросив таксиста остановиться на другой стороне улицы, ты остался сидеть в темном салоне. Несколько минут спустя свет в окнах погас, а еще через пару секунд входная дверь открылась, оттуда вышла Миллисент, одна, без провожатых, и направилась в сторону Бродвея. Вид у нее был поникший.

Когда она скрылась из виду, ты поспешно пересек дорогу, поднялся по лестнице и вошел в квартиру. Крикнув: «Эй, есть кто дома?!» – ты двинулся в спальню. Постели были аккуратно застелены. Ты направился к своей кровати, откинул покрывало и одеяло. Простыни и наволочка оказались свежевыстиранными; из-под подушки выглядывал край твоей сложенной пижамы.

– А пошло оно все к черту! – воскликнул ты.

Для экономии времени, чтобы поскорее убраться отсюда, ты заранее напечатал записку на офисной пишущей машинке:

Я забираю все, что хочу. Вложенные пятьсот долларов – мой прощальный подарок.