Не знаю, что ужаснее: осознание того, что существо было так близко? Или тот факт, что я ранила его? Оно увернулось без крика боли, даже стона.

Я вжалась в стену, трепеща от страха, готовая нанести новый удар, если понадобится. Но сколько бы ни принюхивалась, больше не слышала опавших листьев. Только минеральный запах древних камней.

Вдруг на площадке лестницы раздался скрип петель. Поток бледного света упал на ступени. Я перешагнула последний пролет, бросилась к двери, которая только что открылась, и поспешила наружу, оказавшись в пустынном переулке.

В больших лужах отражалась луна. Я подняла глаза: небеса успокоились. На вымытом небе снова сияли звезды. Живая свежесть сменила тяжелую духоту конца лета. Пришла осень.

В этот момент позади раздался скрип. Я обернулась, чтобы увидеть захлопывающуюся железную дверь задней части «Гранд Экюри», где обитал скрывающийся ото всех отшельник-каннибал.

Я так и не услышала его голоса. Не увидела его лица. Все, что успела заметить, – руку в ореоле фонаря.

Я помню ее и сейчас, потому что она намертво отпечаталась в памяти: длинные смуглые пальцы и ладонь, испещренная черными швами.

– ЧЕМ МОГУ БЫТЬ ПОЛЕЗЕН? – прогрохотал голос издалека.

Я обернулась: ко мне из противоположного конца переулка приближался жандарм. Его черная ливрея сливалась с ночным пейзажем. Воспользовавшись сумерками, я спрятала нож за спину, в самодельный карман, где хранился кол. Мужчина подошел ко мне. Прищурившись под полями треуголки, он оглядел меня с головы до ног: мои босые ноги, порванную юбку, намокшие волосы.

– Документы о происхождении? – Его голос звучал угрожающе.

Глядя на мои лохмотья, он ни на секунду не допустил мысли, что я – сбежавшая пансионерка из школы Больших Конюшен, стоявшей за моей спиной. Скорее бродяжка. Тем лучше. Он арестует меня и бросит на корм вампирам, как я и планировала.

– Я… у меня нет никаких документов. – Мой голос дрожал. – Помилуйте, месье полицейский, я всего лишь бедная нищая.

Мой призыв к милосердию был чисто риторическим и являлся частью плана. Я знала: агенты Вампирии беспощадны к тем, кто нарушил Кодекс смертных. Но, несмотря на мои ожидания, мужчина проявил снисхождение.

– Разве ты не слышала о комендантском часе, глупышка? – прошептал он. – Побыстрей уходи отсюда и попроси приют в хосписе в конце бульвара, прежде чем с тебя сдерут кожу.

Он указал на широкий проспект, перпендикулярный переулку, по которому я вышла из «Гранд Экюри».

– За ночлег монахини Факультета возьмут у тебя шприц крови. Все лучше, чем быть полностью обескровленной, если ты останешься здесь. Иди, говорю. А я сделаю вид, что ничего не видел.

В любое другое время это свидетельство милосердия согрело бы мне сердце, но сегодня оно нарушало мои планы.

– Нет! – закричала я во весь голос, изображая сумасшедшую. – Не хоспис! Там полно тараканов и пауков!

Шум привлек внимание другого человека в красной ливрее, выходящего из аркад соседней улицы. Швейцарского гвардейца.

– Что происходит? – поинтересовался он, подходя к нам.

Бравый жандарм искренне сожалел:

– Ты упустила свой шанс спастись, бедное дитя… Да помилует Господь твою душу.

Упоминание Бога объяснило доброту этого человека. Несмотря на то, что христианская религия была изгнана из королевства с приходом Тьмы, многие продолжали тайно исповедовать ее. Она оставалась неприкосновенным храмом сердец, хотя церкви были реквизированы гематическим Факультетом, а распятия переплавлены в фигуры летучих мышей.

– Это просто сумасшедшая бродяжка, – объяснил жандарм швейцарскому гвардейцу. – Позволь мне отвезти ее в хоспис, друг.

Человек в красном по званию выше, чем простой жандарм. Но в нем нет и капли человечности.

– Друг? – сурово переспросил он. – Знаешь ли ты, жандарм, что эта фамильярность может стоить тебе места? Бродяжка нарушила комендантский час. Кодекс смертных категоричен: она должна понести наказание.

Он крепко схватил мою руку и толкнул перед собой в сторону Оружейной площади. Для отвода глаз я сделала вид, что сопротивляюсь, пронзительно закричала, оступаясь в лужах.

Стена Облавы с каждой минутой приближалась. Ее жуткие скульптуры увеличивались на глазах. И хотя всем существом я стремилась попасть сюда, все же содрогнулась при виде навсегда застывших в камне вампиров в экстазе и их несчастных жертв.

– Вот еще одна добыча для сегодняшней галантной охоты, – объявил швейцарский гвардеец своим напарникам, охраняющим ворота.

У меня был настолько жалкий вид, что они не стали утруждать себя обыском. Лишь подняли скрещенные алебарды, пропуская нас в широкий туннель. Толщина стены составляла не менее пятнадцати метров, и она, похоже, сможет выдержать любую пушку.

– Галантная охота? – прошептала я, неуверенная, правильно ли поняла слова охранника. – Разве вы не собираетесь отвести меня на плаху?

– Плаха или нет, какая тебе разница, девка? – грубо отозвался тот. Горящие факелы на стенах туннеля освещали его жесткое лицо. – В любом случае рассвет ты не встретишь. Придворных нужно постоянно развлекать. Они ненасытны в своих удовольствиях. Каждый вечер в полночь выпускают около пятидесяти нарушителей и маргиналов, подобных тебе, в сады Версаля, чтобы позабавить охотников. Вот, смотри: увозят вчерашних жертв. Или то, что от них осталось.

Он кивнул на огромную телегу со скрипучими колесами, ехавшую нам навстречу. Ею управляли кучера, лица которых скрывались под кожаными респираторами. При свете все тех же факелов я увидела гору трупов. Совсем белых, абсолютно обескровленных. От них исходил тошнотворный запах гнили. Времени на осмотр этого похоронного зрелища не оставалось. Мы дошли до величественных ворот Чести.

Широко распахнутый вход украшала позолоченная маска тонкой работы, похожая на ту гравюру Короля, что хранилась в доме родителей. Но в десять раз больше… и в десять раз страшнее.

Я догадалась: передо мной Аполлон – бог Солнца, за которого выдавал себя Нетленный. Только наоборот: это солнце было в виде черной звезды, излучающей злобную силу! Рот маски не закрыт, как на гравюре, а полуоткрыт, обнажая жаждущие крови клыки. В окружении тонких лезвий лучей находились два темных, как космические дали, глаза. Вытянутые крылья летучей мыши обрамляли леденящее душу лицо. Из волос, взлохмаченных неземным ветром, торчали два жутких знака отличия: слева – огромная окаменевшая роза, справа – рука правосудия с острыми когтями.

Проходя через роковые ворота, я почувствовала дрожь во всем теле: как будто переступила порог преисподней. Но тут же глазам открылось потрясающее зрелище Двора, где прекрасное соседствовало с ужасным.

Версальский дворец.

Грандиозней, чем я себе его представляла.