– К сожалению, нет. – Тыльной стороной запястья она смахивает со лба кудрявый каштановый локон. – Но у меня всегда будет этот напиток и у меня всегда будут воспоминания, – говорит она, и лицо ее выглядит серьезным, гораздо серьезнее ее слов.

Я жду продолжения, но она лишь задумчиво смотрит в огонь.

– Что с тобой? – спрашиваю я, потому что она так и продолжает молчать.

Она вздыхает:

– Принимать то, что у тебя есть, как должное – так легко, чертовски легко, – говорит она и поднимает на меня глаза. – Нова, пообещай, что ты будешь наслаждаться каждым чудесным моментом своей жизни, потому что назад вернуться нельзя, ни за какие деньги, как бы ты ни старалась. Иногда, если что-то закончилось, то закончилось навсегда.

Я гляжу на нее, не зная, как понять серьезность ее тона.

– Мы ведь уже не о твоем свидании говорим, да?

Она улыбается легкой, грустной улыбкой.

– Когда я пила кофе с твоей матерью в тот день, когда она попала в аварию, я не знала, что это будет в последний раз. Никто не предупреждает тебя, что этот раз – последний. Воздух не кажется другим, сердце не бьется быстрее, нет никаких предупреждающих знаков. Просто за одну секунду все меняется.

Я кручу стакан между ладонями.

– Ты часто ее вспоминаешь? – спрашиваю я, не глядя ей в глаза.

– Постоянно… И никогда не перестану…

Я вздыхаю над счастливым воспоминанием обо мне и Эм и понимаю, что тетя Джо была права: важно наслаждаться каждым чудесным моментом в жизни, потому что невозможно вернуться назад. Открываю мешочек и вытаскиваю разлинованную бумажку, в которой сразу узнаю листок из блокнота у нас на кухне. Медленно разворачиваю ее, как будто от малейшего неосторожного движения она может рассыпаться.

На бумажке папиным почерком написаны три слова:

Никаких тебе «Дорогая Нова» или «Я знаю, ты сейчас, наверное, растеряна и обижена на меня из-за всего случившегося» – и ни малейшего намека на то, где и как его искать.

Я переворачиваю записку. Бешено колотится сердце, мне трудно дышать, но на листке больше ничего нет, ни подозрительных вмятин, ни даже стертой записи.

Эш молча наблюдает, как я рассматриваю записку и мну ее пальцами. Заставляю себя включить мозги. «Собаку старика Джека звали Ангус. Большую часть моего детства Джек был шефом пожарной части Пембрука, а потом ушел на пенсию. Каждое воскресное утро он сидел с Ангусом на улице перед пожарной частью, читал газету и пил горячий черный кофе. Проходя мимо, мы, как и все в городе, здоровались с ним, хотя не очень хорошо знали друг друга. Вообще-то он был довольно ворчливым. И какое отношение ко всему этому имеет пес Ангус?» Я перебираю в голове воспоминания о Джеке и Ангусе, пытаясь понять, что в них может быть связано с моей нынешней ситуацией или может подсказать мне, что делать дальше, но на ум ничего не приходит.

Хмуро смотрю на Эша.

– Слова «пес старика Джека» или имя Ангус тебе о чем-нибудь говорят?

Судя по тому, как загораются его глаза, ответ очевиден.

– О да!

Эш знает, что это значит, а я нет. Опять. Меня как будто в живот ударили – эта записка отличается от той, что была в одеяле, эта записка адресована мне, однако я ничего в ней не понимаю. Папа оставил мне записку, для расшифровки которой требуется другой человек. Меня вдруг охватывает ярость. А если бы Эша со мной не было? У меня на руках была бы бессмысленная записка, получив которую я могла бы лишь гадать, где мой отец и что с ним произошло. Я и так жутко расстроилась из-за того, что он не написал ничего личного, но это в сто раз хуже.

– Пес. Хренова. Старика. Джека. – Я выплевываю каждое слово, как будто это оскорбление. Это и есть оскорбление.

Взгляд Эша остановился на моем лице. Он явно анализирует меня, но не требует, чтобы я рассказала ему, о чем думаю.

– Ангус – один из старейших Стратегов, – объясняет он. – Довольно угрюмый тип, с ним нелегко иметь дело, но в плане информации он – настоящий кладезь премудрости. Знает практически всё обо всех.

Мрачно киваю. Мне не очень хорошо удается управлять эмоциями.

– И ты знаешь, где он?

– Знаю, – осторожно говорит Эш, наверное, пытаясь понять, почему меня так расстроила эта записка. – В Шотландии.

– Ясно. Конечно, ты знаешь.

– А ты бы предпочла, чтобы я не знал?

– Нет. Я бы предпочла… – Качаю головой. Я не хочу обсуждать с ним свою обиду на папу. – Знаешь что? Пойду обыщу самолет, вдруг Лев-убийца там что-нибудь оставил.

– Понял.

Уходя, я избегаю его взгляда.

* * *

Меня кто-то слегка трясет, и я чувствую прикосновение к своей руке. Издаю стон.

– Новембер, – зовет меня Эш.

– А? – Я открываю глаза и так резко сажусь, что на мгновение у меня темнеет в глазах. – Все в порядке? Я только…

Осматриваю кровать, на которой разбирала все, что нашла в самолете. Как и следовало ожидать в случае со Стратегами, не было никакой письменной информации, ничего, что указывало бы на личность убийцы или даже на то, что самолет принадлежал Семье Львов. Но сейчас кровать пуста, и на ней нет ничего, кроме меня. Видимо, Эш тут прибрался.

– Извини, я даже не помню, как закрыла глаза. – Тру лицо руками. – Где мы?

– На Северо-Шотландском нагорье.

Я едва не падаю с кровати.

– Что? Я проспала посадку? Я даже не… – Натягиваю сапоги и расправляю покрывало.

– Я бы не стал тебя будить, но времени в обрез. Здесь уже далеко за полдень, а у нас сегодня вечером много дел, – говорит он несколько отстраненным голосом.

Вчера после обыска самолета я собиралась извиниться перед ним за то, что случилось в Пембруке по моей вине, но этого, разумеется, не произошло.

– Ясно. Да, конечно. – Я надеваю пальто и хватаю сумку.

Он выключает двигатель, и мы спускаемся по трапу.

– Опять амбар? – удивляюсь я. Хотя этот выглядит гораздо более старым, чем тот, откуда мы вылетали, на сотни лет старше. – Стратеги всегда так делают… паркуют самолеты в амбарах? Поэтому ты знал, что нужно искать в Пембруке, когда нашел ключ?

Он кивает и протягивает руку, чтобы взять у меня сумку, но я качаю головой.

– В тех местах, где мы бываем часто или где проводятся важные собрания, мы арендуем амбары или склады круглый год. А в других местах просто подбираем подходящую постройку. Но этот амбар моя Семья использует постоянно, – объясняет он и, обогнув самолет, направляется к покрытому брезентом автомобилю.