– Я имею поручение от французского министра иностранных дел маркиза де Шовлена встретиться по меньшей мере с послом в Стамбуле Вильневым.

– Так твой путь ныне лежит в Стамбул?

– Да, отец. Сюда я завернул специально, чтобы тайно встретиться и провести некоторое время с вами. Понимая ваше положение, мне это разрешили.

– Благодарю, Григорий, благодарю за твою сыновнюю любовь и уважение!

– Ну что вы, отец?! За такое не благодарят…

– А этот посол Вильнев…

– У вас есть какие-то сомнения?

– Ты уверен, что для тебя подобное путешествие безопасно?

Григорий на миг задумался, затем сказал медленно:

– Не я один – вся казацкая нация избрала опасную судьбу, двадцать лет тому назад решив биться с московитами за Украйну не на жизнь, а на смерть.

– Хорошо сказано, Григорий… И все же, твоя нынешняя миссия…

– Что именно вас смущает, отец?

– Вот я, например, отправился в свое время искать милости турецкого султана, а вместо этого… – он тяжело вздохнул. – Вместо этого стал заложником чужой воли. Хотя, надо признать, все могло кончиться еще хуже.

– Я старался быть крайне внимательным и осторожным – вот и все, что могу сказать. Находясь во Франции, почувствовал заинтересованность нашими делами как со стороны маркиза де Шовлена, так и самого кардинала Флери. Никаких неблагоприятных признаков… по крайней мере, насколько можно судить!

– Ну, они-то в Париже, а вот этот Вильнев…

– Его должны предупредить о моем визите заранее, а там… – Григорий лишь руками развел и закончил: – а там, отец, на все воля Божья!

– Ой, Григорий, Григорий, в опасные игры ты нынче играешь!.. – вздохнул гетман. – Слишком длинные руки имеют и слишком большую ненависть к нам питают московиты. Помнишь, как нас едва не схватили сначала в Гамбурге, а потом в Ганновере?[15]

– Еще бы!

– А не боишься, что московские шпионы перекупят посла Вильнева или перехватят посланца, который должен предупредить его о твоем визите?

– Приходится рисковать, отец, что поделаешь!..

– Не хочу, чтобы старший мой сынок… конечно, не дай Бог… – гетман быстро перекрестился. – Не хочу, чтобы ты оказался в таком же положении, как вот я… а то и в худшем!

– Но ведь если посчастливится, то через Вильнева я выйду на переговоры с самим султаном Ахмедом!

– Ты уверен, сынок?

– По крайней мере, маркиз де Шовлен заверил, что именно такое поручение французскому послу я везу в тайных письмах. Как по мне, ради этого можно и рискнуть.

Пилип Орлик задумался, а Григорий продолжил увлеченно:

– Если все так и есть!.. Если только все произойдет, как задумано!..

– Если Швеция, Франция и Османская империя соединятся в мощный кулак!.. – подхватил гетман, вдруг зажмурившись, стараясь сдержать невольные слезы радости на глазах.

– А если к тому же удастся утвердить на польском престоле тестя короля Луи – Станислава Лещинского!..

– Помолчи, сынок… Пожалуйста, помолчи немножечко.

– Вам плохо, отец? – Григорий обеспокоенно посмотрел на утомленного жизнью пожилого мужчину, который никак не мог преодолеть волнения.

– Слишком все это неожиданно, Григорий.

– Я понимаю…

– Нет, не понимаешь! Просидеть гордым павлином восемь лет, потеряв при этом одного из сыновей!..[16] Целых восемь в этой золотой клетке, – широким жестом гетман обвел роскошную комнату, – чтобы в конце концов взлететь в чистое небо гордым белым лебедем!.. Не понимаешь, сынок мой – и в этом твое счастье.

– Обещаю, отец, что сделаю все возможное… и даже невозможное ради того, чтобы в конце концов так все и произошло! И чтобы освобождение ваше и торжество украинского дела стали реальностью как можно быстрее!..

Под влиянием мощного внутреннего порыва Григорий вскочил с дивана, упал на колени перед гетманом. Тот положил руки ему на плечи и торжественно произнес:

– Благослови тебя Бог, сынок мой! Благослови тебя и святую миссию твою – ведь отныне судьба всей Украйны находится в руках твоих!

– Благодарю, отец.

– Будь достойным посланцем казацкой нации, помни всегда и всюду, что это высокая честь и, вместе с тем, огромная ответственность!

– Благодарю, отец. Буду помнить.

– Веди себя достойно и не осрами славное имя наше – имя рода Орликов!

– Не осрамлю, отец, ни за что не осрамлю…

Они встали, гетман снова трижды обнял и расцеловал сына, как и при встрече. А затем сказал:

– Ну хорошо, Григорий, довольно на сегодня о делах серьезных. Тем более ты сказал, что задержишься в Салониках на некоторое время?

– Да.

– Итак, еще успеем поговорить об этом. А сейчас расскажи мне все, что знаешь о всей нашей семье. Матушку Ганну, любимую мою женушку, давно видел? А сестер? А брата Яшуньку?

– Давненько мы не встречались, к сожалению! – Григорий непроизвольно вздохнул. – Вы же хорошо понимаете, что я на королевской службе, а им лучше не слишком привлекать к себе внимание… даже живя в Швеции. Вот даже Настя так ведет себя – хотя она давно уже стала фру Штайнфлихт[17].

– А я до сих пор внуков на руках не держал, – в тон ему заметил Пилип Орлик, но, поборов грусть, тряхнул головой и сказал: – Будем надеяться, в ближайшее время все изменится к лучшему. Теперь же расскажешь мне, что только знаешь. Правда, и тебе известно не много, но я и того не знаю.

И, примостившись на диване поудобнее, приказал:

– Ну, рассказывай!

Середина июня 1730 г. от Р. Х.,

Стамбул, российская резиденция

– Прошу, прошу, капитан, знакомьтесь, не стесняйтесь: это товарищ мой и называется он Неплюевым. Вы его того… любите и уважайте – а то он знаете как ловко шпагой владеет?! Х-х-ха – и ваших нет!..

Неплюев так и расплылся в искренней улыбке, хотя на душе у него было горько, словно с перепоя. Нет, это ж надо, чтобы так повезло этому Вишнякову, черт лысый его побери?! Вот в самом деле, почему бы это третьего дня именно ему, Ивану Неплюеву, было не сходить в гости к Иерусалимскому патриарху? Сейчас бы не Вишняков, а он торжествовал над конкурентом, представляя гостя…