семья стала домовладельцами – людьми, которых все ненавидят. Когда кто-то жалуется на рост стоимости аренды, я присоединяюсь к ним, надеясь, что никто не распознает волка в овечьей шкуре.

Некогда ветхие здания отремонтировали – не всегда хорошо, иногда даже незаконно – и сдали в аренду. После реконструкции ранее неблагополучные районы стали набирать популярность и в конечном итоге привлекли внимание крупных застройщиков, желавших снести ветхое семиэтажное здание, в котором я выросла, и превратить его в блестящий, гладкий небоскреб, пронзающий облака. Со спортзалом, бассейном, пентхаусом и швейцаром. К тому времени, когда застройщик удвоил и утроил сумму предложения, мой дедушка умер от инсульта; мы оплакивали его так, как полагается оплакивать человека, щедрого материально, но не духовно, – то есть с противоречивыми эмоциями, чувством вины, сдержанными и скромными похоронами: моя бабушка даже не плакала, – а потом родители взялись за дело, наняв для консультации команду юристов и бухгалтеров. Будучи гордыми артистическими натурами, они испытывали стыд при этом повороте к сомнительному капитализму, но также и облегчение.

Сделка по аренде земли была завершена пять лет назад. Застройщик платит нам семьдесят тысяч долларов в месяц за аренду участка, который они в итоге сровняют с землей и построят на нем здание. Через девяносто девять лет – девяносто девять лет – наша семья снова будет владеть зданием. («Через девяносто девять лет придет время наших внуков, а значит, мы просто обязаны оставить потомство», – пошутил Ной, а потом, вспомнив о моей ситуации, покраснел и быстро сменил тему.)

Два года назад здание, в котором я выросла, было полностью снесено. Мои родители переехали в речной городок в Уэстчестере, чтобы обосноваться в опустевшем гнезде, а мой брат предпочел университету переезд в Адскую кухню со своим лучшим другом, чтобы жить в нескольких минутах ходьбы от тех комнаток без окон, где он провел так много часов в ожидании очереди на прослушивание. Я же переехала на верхний этаж бабушкиного дома в Гринвич-Виллидж.

Бесплатная творческая резиденция в Нью-Йорке – и в итоге ни строчки.

Используй ее.

* * *

Во время смены в понедельник перебираю стопки книг в поисках тех, которые редактировала Розмари. Я хочу взять их в руки. В каждой сразу открываю «Благодарности». Зачитываю вслух, будто заклинания, все слова, которыми признательные авторы описывают ее: проницательная, вдумчивая, чудесная, бесценная.

– Извините, – сбоку возникает покупательница. – У кассы никого нет. Я хотела бы расплатиться.

Щеки пылают, я кладу книгу, которую редактировала Розмари, обратно на полку и следую за клиенткой к кассе.

– Люблю «Сложенные часы»[21], – говорю я. По сути, это дневник, хотя и тщательно продуманный – личный, медитативный, остроумный, мудрый.

Клиентка, женщина в золотистых атласных брюках, с пышной прической, рассеянно кивает.

– Да. Я большая поклонница Хайди Джулавиц.

Если б это было социально приемлемо и если б она не выглядела такой недовольной, я бы процитировала вслух отрывок со страницы 212, где Джулавиц размышляет о бывших своего партнера: «Я чувствовала кровную связь с этими женщинами; они расстались с ценным имуществом, и теперь оно перешло ко мне… И потому я чувствую родство и благодарность. А также любопытство».

Когда я недавно прочла эти строки, они задели меня за живое. Но, в отличие от меня, рассказчица не предпринимает никаких действий. Она лишь наблюдает и удивляется издалека.

Покупательница уходит, и я смотрю на экран телефона. Он забит уведомлениями из семейного чата.

Тридцать семь минут назад Ноа написал: «Первая рецензия на «Призраки» здесь!», приложив ссылку на статью в «Энтертейнмент Уикли». Игра Ноа описана как «убедительная», а сам сезон – как «душераздирающий и правдоподобный».

Тридцать пять минут назад мои родители разразились потоком восклицательных знаков и поздравлений. Теперь настала моя очередь присоединиться к ним, рассыпаясь в гордости; это приятно, даже успокаивающе, оказаться в потоке чужой радости. Я рада за него правда рада, но я не могу не задаться вопросом: когда в последний раз ливень поздравительных восклицательных знаков обрушивался на меня?

Пролистываю их профили в «Фейсбуке» – это мелочно, упрямо и предвзято. «Посмотрите, как Ноа потрясающе исполняет песню Эда Ширана «Мысли вслух» в «54 Белоу», – написал отец неделю назад, приложив ссылку на «Ютуб». Восемьдесят шесть лайков, тринадцать восторженных комментариев.

«Последняя неделя бродвейских спектаклей с участием Ноа и ваш последний шанс ухватить билеты», – написала мама в прошлом месяце. Пятьдесят восемь лайков, пять человек купили билеты.

Около двух лет назад мои родители выложили фото, где я одета в мантию и академическую шапочку. «Прекрасный день!» – подписал отец. Тридцать два лайка. «Поздравляем нашу девочку с дипломом с отличием!» – написала мама. Сорок семь лайков.

Однажды я невзначай попросила родителей разместить ссылку на мои рассказы на своем профиле в «Фейсбуке». Они пообещали, но так и не сделали, а напоминать им было бы слишком унизительно.

Прошло уже три года с тех пор, как я сделала что-нибудь примечательное. Значит, пора выбрать новую тему, добыть новый материал. Я не могу смириться с забвением или мимолетностью, я должна оставить после себя наследие, я ведь пообещала бабушке. Я не могу родить ребенка, но могу создать книгу.

После составления списка предстоящих мероприятий – концертов, комедийных шоу, открытий галерей, литературных панелей – я пишу Розмари.

Привет, какие планы на завтрашний вечер? Ожидается классная лекция о привлекательности персонажей в литературе, называется «Плохие женщины». Не хочешь послушать?

Я глотаю теплый масала-кофе и жду, пока не завибрирует телефон, передавая ответ от Розмари.

К сожалению, не получится. Но с тебя пересказ!

Я огорченно пишу Калебу.

Как насчет ужина в твоем любимом эфиопском ресторане завтра?

Через три минуты пришел ответ:

Я бы с радостью, но завтра у Бекки последний день. Будем провожать ее всем офисом.

Я трижды перечитываю сообщение. Возможно ли что?..

Нет, это вполне может быть совпадением, что и Розмари, и Калеб заняты в один и тот же вечер. Со стороны Калеба и его коллег очень любезно сделать последний день Бекки запоминающимся, и, разумеется, у Розмари есть своя жизнь. Поэтому я отвечаю Калебу:

Ничего страшного.

Теперь мне нужно все больше и больше материала – если я не могу увидеть Розмари во плоти, то изучу ее виртуальную. Это в последний раз, обещаю себе. Еще немного информации – и я уйду в собственное воображение, установлю границы и перестану преследовать ее.

Пролистываю ее «Твиттер». Последние твиты охватывают самые разные темы – рассказ нового автора в «Нью-Йоркере», пост перед предстоящей