Также я могу подавать отдельные «приказы» заранее оговорённым цветом сигнальных ракет, например: «вступить в бой расчётам станковых пулемётов», «огонь всем», «всем в атаку», «всем отступать». Впрочем, в атаку – это в крайнем случае: слишком большие потери во время контр атак, когда горячие головы увлекают красноармейцев в штыковую. Но, с другой стороны, случаи бывают разные… Однако, учитывая, что ячейки удалены всего метров на семьдесят от берега реки, мы должны справиться стрелковым оружием и гранатами.

Не стоит, впрочем, забывать, что, находясь на командном пункте, я также держу связь с комбатом и комполка и могу запросить поддержку артиллерии. Собственных орудий у нас, правда, нет, только для прикрытия Чернавского моста выделили две или три противотанковые пушки с расчётами. Но зато в конце июня полк обеспечили прямо по штату четырьмя полковыми 120-миллиметровыми и восемнадцатью батальонными 82-миллиметровыми минометами. Полковые, кстати, могут и танковую атаку тормознуть – близкие разрывы тяжёлых мин гаубичного калибра вполне в состоянии порвать гусеницы, а при попадании их в моторное отделение (великая удача, но на войне ведь всякое бывает) и вовсе сжечь германский панцер.

И все же, по собственным ощущениям, я вроде бы как и не у дел – так, сторонний наблюдатель во время схватки. Отвык я от такого. Хотя при чем здесь отвык? Я в принципе никогда не был в шкуре ротного, управляющего боем. И в глубине души боюсь этого – боюсь, что не справлюсь, что подразделение собьют с позиции и уничтожат именно из-за моих ошибок… Да уж, тяжёл крест боевого командира, большая на нем ответственность! Раньше не осознавал, а теперь вдруг в горле резко пересохло…

В 10 часов началась бомбежка. Случайно ли так получилось, или фрицы подгадали, но ровно в 10 утра пикировщики с ревом сирен принялись сбрасывать на еще незаконченные траншеи бомбы-полусотки. К слову, не совсем безнаказанно: по моим прикидкам, по противнику заговорило где-то с десяток мощных 85-миллиметровых и средних 76-миллиметровых зениток, плюс скорострельные автоматические пушки. Два «лаптежника» они накрыли и ещё один, дымя, потянул на запад. Однако оставшиеся не слабо так дали нам прикурить: после налёта позиции роты представляют собой лунный пейзаж с большими и малыми кратерами! Не обошлось и без потерь: четверо убитых, семеро раненых, трое тяжело. Погиб первый номер расчёта ПТР – отчаянно смелый малый пытался подбить «штуки», выходящие из пикирования. Но в итоге парня перехлестнула пулеметная очередь, повредившая также и бронебойное ружьё.

Хуже того, крупные осколки сильно повредили кожух одного из станковых «максимов», причём так, что восстановить его в полевых условиях не представляется возможным. Расчёт второго я с чистым сердцем переместил на командный пункт, назначив резервом: все же когда под рукой имеется личное средство усиления, способное переломить ход боя в ключевой момент, мне как-то спокойнее дышится. Плюс я с новеньким ППШ, плюс политрук Архипов с ППД, который уже довольно редко встречается в войсках, но пока ещё состоит на вооружении бывших погранцов, как и «светка». Корректировщика минометного огня не считаю, он специалист крайне важный, но именно по своему профилю, вот пусть координаты для батареи передаёт, а не с винтовкой по окопам бегает… По итогам людей мало, а вот огневая мощь у нас очень даже существенная! Плохо, что тяжелораненых и убитых заменить некем. Правда, уцелел второй номер расчёта ПТР, повезло пулемётчикам (их осколки чудом не задели). Все они заняли опустевшие стрелковые ячейки в качестве простых бойцов. Заняли позиции и младшие политруки, коих попросил лично Архипов, мотивируя тем, что присутствие политработников укрепит моральных дух бойцов. В общем-то, все правильно сказал…

В начале двенадцатого показалась разведка на бронеавтомобилях и мотоциклах. Экипажи последних, впрочем, близко к реке не сунулись, предпочитая осмотреть линию ещё не завершенных траншей в бинокли. А вот разведчики на одном из «хорьхов», вооружённом автоматическим орудием (сразу нахлынули воспоминания о последней схватке в июне 1941-го), приблизились практически к самому берегу Песчанки, прижав моих бойцов плотными пулемётно-пушечными очередями…

4 июля 1942 года, 11 часов 21 минута.

Левый берег реки Песчанка, г. Воронеж.

41-й пограничный полк 10-й стрелковой дивизии НКВД

– Бронебойщики, вашу ж… Чего молчите?!

Экипаж бронеавтомобиля безнаказанно расстреливает наспех вырытые окопы; очереди 20-миллиметровых снарядов автоматической пушки срезают только-только обустроенные брустверы, словно ножом. На участке протяженностью метров в триста, напротив которого замер «хорьх», бойцы боятся голову поднять, а пытающиеся достать германский броник на большей дистанции безрезультатно жгут бронебойные патроны. Те лишь рикошетят от наклонных броневых листов, попадая в них под острым углом. И как назло, из трех уцелевших расчетов ПТР ближний к броневику удален метров на триста. Не самая удачная дистанция для точной стрельбы, но ведь и силуэт «хорьха» все же значительно крупнее человеческого! Так чего молчат, целятся, что ли, так долго?!

Словно в ответ на мои мысли сверкнула трассером бронебойно-зажигательная пуля, довольно точно попавшая в борт «хорьха»; мне показалось даже, что броневик дернулся от удара. Однако никаких видимых последствий для германской машины удачный выстрел не имел. Резко сдав, экипаж лихо развернул ее и на всех парах рванул от реки. Самое лучшее время долбануть врага в слабую корму, пусть даже из СВТ! Но бойцы бездарно упустили момент, боясь даже приподняться над разбитым бруствером.

Не стесняясь в выражениях, я высказался о «ссыкливых бздунах», затихарившихся на дне ячеек, на время забыв о находящихся рядом пулеметчиках и политруке. Но осекся, увидев потерянное выражение лица Архипова, и закончил уже более спокойно:

– Вот и вжарили из всех стволов для поднятия боевого духа…

Алексей, чья бледность приняла прямо меловый оттенок, только и смог из себя выдавить:

– Как же так, как же так…

Н-да, еще не побывавший в настоящем бою молодой парень наверняка иначе представлял себе бравых пограничников во время первой схватки – уж точно более решительными и смелыми. Да и я, собственно, тоже. Сравнивая своих подчиненных и погранцов, с которыми я защищал третью заставу, могу уверенно сказать, что первые значительно уступают моим павшим соратникам. И в чем причина – с ходу сказать сложно. Национальный состав? Действительно, в 41-м полку большая часть военнослужащих – это грузины, осетины, реже армяне и азербайджанцы. Русские тоже есть, но до недавних пор призванные в полк кавказцы не показались мне неблагонадежными и трусливыми. К слову, никаких конфликтов на национальной почве я также не замечал, да и судя по послезнанию, подразделение в боях за Воронеж показало себя с лучшей стороны.

Может, все дело в том, что мои «сослуживцы» еще не знали о боевых качествах немцев, в большинстве своем считая их относительно слабым противником, коего мы точно разобьем «малой кровью, могучим ударом», да на чужой земле? Что им достаточно будет отбить пару первых атак, прежде чем подойдет армия и раздавит врага армадой танковых корпусов? В сущности, большинство соратников пало, по-прежнему надеясь и рассчитывая на скорую помощь. А вот в 41-м полку уже хорошо известно о мощи германцев, и, возможно, бойцы подсознательно готовят себя к поражению и отступлению? Но этот настрой нужно точно ломать!