По обеим сторонам моста темнели угрюмые воды. Колёса проглатывали стыки дорожного полотна, издавая ровное «буп…буп…буп». Концентрированное внимание за рулём не мешало получать от вождения удовольствие. Он проехал полицейский пост, свернул направо и открыл окно. В эфире радио «Сумерки» шла передача о сёрф-роке. Солнечные песни «Бич-бойз» сменялись шумными для шестидесятых годов прошлого века инструментальными композициями, вроде сумасшедшей «Wipeout» The Ventures.

Листок с присланной Яной информацией о сборе выпускников 11-го «Д» покоился вместе с номером её телефона в заднем кармане брюк. Нет, он не будет ей писать. Он ничего о ней не знает. С их последней встречи каждый прожил целую жизнь. Неправильно ассоциировать тридцатисемилетнюю женщину с угловатым подростком. Пусть и завёрнутым в тёплые воспоминания юности.

На изрезанном трещинами асфальте лежал обильный слой пыли. В салон вместе с ней влетал бередящий ноздри запах смородины. Нельзя позволить грусти владеть им как марионеткой. Нет зверя страшнее писательской меланхолии (разве что бывшая жена). Поэтому он прибавил громкость мультимедийной системы, вдавив педаль газа в пол. Стрелка спидометра взметнулась до девяноста километров. Обнесённые забором коттеджи замелькали вдоль дороги с завидной скоростью.

Завтра он намеревался посетить вечернюю службу в церковном приходе. Мама всегда повторяла, что принимать слепо даже такую светлую религию, как христианство (православное её ответвление), недостойно думающего человека. Поэтому в бога он до определённой поры не верил. Крестили его по настоянию отца в младенчестве. Он разделял посыл матери о том, что предки придумали религию не для бездумного поклонения божествам, а с целью познания самих себя. При этом ни в коей мере не отрицал существование некой Высшей силы, к разгадке которой человечество не приблизилось ни на миллиметр. Это было бы чересчур наивно для человека с упоением прочитавшего работу профессора Хэнзела[1] об экстрасенсорном восприятии и ряд других книг о непознанной материи. Просто религии оказалось под силу заткнуть образовавшуюся в нём после развала семьи дыру.

За чередой облепленных частными владениями изгибов, показались высокие ворота, обрамлённые серебристым вензелем «К».

«Выпендрёжник», – в который раз подумал писатель, въезжая на подъездную дорожку. – Мнит себя графом, если не маркизом».

Заглушив двигатель, он вышел на свежий воздух. Плотную облачность пробивали редкие лучи лимонного солнца. В тёмном бору дремали реликтовые сосны. Вдоль обочины ласково шепталась трава, которой так не хватало в центре каменных джунглей, где он проводил большую часть времени в добровольном одиночестве.

Он набрал Линду и коротко произнёс:

– Я подъехал.

Спустя несколько минут открылась калитка. Девочка бросилась к отцу, сжимая в руках бумажный пакет. Он подбросил её вверх.

– Привези её не позже восьми. – Линда скрестила руки на груди, обозначая свою неприязнь. Они находились в зазеркалье, где изменившая женщина держала обиду на мужчину, ни разу ни повысившего на неё голос. Невероятный цинизм почти не задевал его чувств.

– У меня всё хорошо, спасибо, что спросила.

Куски раскрашенной ткани едва покрывали загорелую кожу женщины. Оголённые бёдра были так же хороши, как и семь лет назад. Он отвёл взгляд, прижимая дочь к груди. Никаких сомнений, что вызывающий наряд был призван вызвать у него ревность.

Вместо ревности надменная мысль вызвала кривую ухмылку. Не лопни от важности, Пол. Зариться на прелести бывшей жены – занятие с отрицательной пользой. Когда приведёшь нервы в порядок, твоя женщина непременно появится на горизонте.

Не утраченная способность к самоиронии вселяла сдержанный оптимизм.

– Дудки, дорогая. Она проводит с тобой и твоим толстосумом всё своё время, а мне ты выделяешь семь часов. Этого недостаточно.

– Привези её в восемь, Рома.

– И не подумаю.

– В таком случае она никуда не поедет.

Он сосчитал в уме до десяти. И только затем сказал:

– Это и моя дочь. Ты не имеешь права ограничивать наши встречи. – Он открыл заднюю дверцу и посадил Виолу в детское кресло.

– Рома…

– Что?! Почему именно в восемь? Почему чужие родители важнее родного отца? Скажи мне.

– В восемь, Рома. Ни минутой позже.

– Почему?! – Он был уверен, что недоумённый возглас слышен по ту сторону забора.

– Родители Миши хотят посмотреть с ней сказку перед сном.

Он прислонился к автомобилю и стёр со лба испарину. На языке вертелись отборные ругательства.

– Ты понимаешь, что говоришь, – сказал он, стараясь не впасть в ярость. – Понимаешь?!

– Давай не будем сейчас об этом. Ты отец, и это никто не оспаривает…

– Ну, спасибо.

– …но я и Миша заботимся о Виоле. Она прекрасно с ним ладит. С его родителями тоже.

– Сколько вокруг охотников до маленькой девочки.

– Зачем ты так?

– Представь себя на моём месте. Неужели ты так хочешь выслужиться перед господином Железная Дорога, что готова вписать его имя в графу «отец» в свидетельстве о рождении нашей дочери?

– Не называй его так.

– Он вроде на грузоперевозках состояние сколотил, если интернет не врёт.

– Господи, какой же ты невыносимый.

– Вот только не надо затыкать мне рот. – Он поцеловал ребёнка в лоб. – Извини, дочка. Мама и папа не должны ругаться при тебе. Скоро поедем.

– Всё холошо, пап.

– Ты чудо. – Покончив с ремнём безопасности, он прикрыл дверцу. В споре о праве дочери ночевать с отцом пришла пора ставить точку.

– Ты предаёшь меня, и моя жизнь идёт враздрай. Прекрасно, дорогая, как я за тебя рад. Будь счастлива, бла-бла-бла. Отнять у меня дочь? Почему нет? Отличная идея! Я и это стерплю. Спляшем на его могиле? На могиле этого идиота? Да, чёрт подери! Он и это проглотит.

– Перестань кривляться. – Линда завела волосы за ухо. Когда-то этот жест приводил его в пьянящее возбуждение.

– Ты и твой ненаглядный хотите унизить меня. Добраться до меня через дочь. Он так привык играть, да? Зачем ему это? Он забрал всё, что у меня было. Ему этого мало? Он хочет раздавить меня, лишить и без того редких свиданий с дочерью.

– Ты преувеличиваешь, – устало вздохнула она. – Он не намерен вмешиваться в твои с ней отношения.

– Он уже это делает. Ты или не видишь этого, или не хочешь видеть.

У него пересохло в горле. Так было всегда, когда он нервничал. Сдаваться без боя, вот так просто опустить руки и удрать, поджав хвост, он не собирался. Дочь была единственным близким ему человеком на всём земном шаре.

– Дай мне поговорить с ним, – сказал он.

– Он не будет с тобой разговаривать.

– Откуда ты знаешь?

Она стояла в проёме ворот, всем видом показывая, каким жалким он выглядел в её глазах. Ни миллионы проданных тиражей, ни тысячи поклонников, ни известность на одной седьмой части суши планеты не стоили для неё и ломаного гроша.

– Твоя