и крокодильими трупами. В один и тот же натровый маринад опускалось сердце фараона и сердце верблюда.

А кишки страусов сплетались с кишками вельмож.

Это же в чистом виде уникальный практикум по сравнительной анатомии!

А она не может не зацепить. Родство организмов не может остаться незамеченным.

У парасхистов было все, чтобы положить начало подлинной биологии и сравнительной анатомии.

Но и тут Древний Египет ухитряется сохранить безразличие. Он полностью игнорирует очевидность.

Его волнует лишь последовательность заклинаний Книги Мертвых. А из бегемотов и фараонов он тупо штампует кадры для страшного суда Озириса.

12 миллиардов часов клинических наблюдений не оставляют никакого следа ни в папирусах, ни в лечебных практиках.

Это «чудо полного безразличия» наглядно доказывает, что «пытливость» и «любопытство» совершенно чужды «чистому» мозгу homo и являются позднейшим, искусственным изобретением, а не свойством полушарий.

Древнеегипетская ситуация поразительно напоминает равнодушие стайного homo к предложениям среды.

И его неспособность замечать и связывать явления.

Как видим, в Египте еще рулит корневое свойство, доставшееся от тысяч поколений предков. Его преодоление еще даже не началось.

Любопытство не зародилось.

Да, идет вялое накопление ремесленной и бытовой мелочевки. Ею медленно, век за веком, пропитывается обиход. Но! Никакой потребности знать что-либо, лежащее за пределами хорошо известного, не возникает.

Впрочем, что там Египет!

И в XXI веке люди тотально демонстрируют то же самое пещерное безразличие. И сегодня мозг homo не знает вкуса правды. И не испытывает в ней ни малейшей потребности.

Любопытство не тащит homo по цепочке фактов к первопричине явления. Оно не становится мотором мышления.

В противном случае все население планеты во всех нюансах бы разбиралось в квантовой механике, космологии, эволюционной биологии и других основах жизни. Не знать этого было бы невозможно.

Ведь если любопытство — это непобедимая потребность знать, то и закончиться оно может только там, где заканчиваются факты.

И никак не раньше. Проникновение в суть вещей и событий не может прерваться на полпути или ограничиться бреднями про богов.

Если любопытство — природное свойство, еще одна «потребность», то она должна быть так же всевластна, как голод, страх, жажда. И должно автоматически выводить каждую особь к созданию максимально полной и точной картины мира.

Ясно одно.

Если бы любопытство было свойством мозга, то оно неотвратимо приводило бы каждого человека к пониманию конструкции жизни. Даже вопреки желанию. Процесс познания было бы не остановить.

Акула не может отключить свои «ампулы Лоренцини», а светлячок — погасить свою задницу. Это глобальные свойства их нервной системы. Акула всегда и везде будет различать тончайшие электроимпульсы, а светлячок обречен светить попой, даже когда у него нет ни малейшего желания это делать.

Так и homo был бы вынужден непрерывно познавать. И знание дотла выжгло бы религию и искусство.

Смешно было бы культивировать откровенную глупость или просто сохранять ее, как милый артефакт. Знание реальной механики мира, увы, безжалостно указывает истинную цену красивых выдумок культуры и отключает к ним всякий интерес.

Следовательно — никаких Данте с его дурацкими кругами. Никаких «троиц» и Будд.

Наделенный элементарным любопытством мозг не плакал бы от сериалов и не бегал бы со спичками за г=ном Дж. Бруно.

Наличие любопытства, как врожденного свойства, радикально изменило бы всю картину цивилизации. Она вообще ничем бы не напоминала то, что существует сегодня.

Сегодняшняя — это именно то, что должно было бы создать животное, получившее возможность обеспечить свои потребности в еде, размножении, убийстве, играх и других раздражителях НС.

Но!

Мы видим, как жестко срабатывает плейстоценовый принцип, согласно которому животное готово узнать лишь то, что оно уже знает. Лишь то, что входит в привычный набор раздражителей и в орбиту сложившихся представлений.

И то не больше, чем отмерено социальной ролью.

Все остальное человеку так же безразлично, как жрецу Анубиса строение печени.

Видим и самое скверное: незнание не мешает ему жить, не делает жизнь невыносимой. Оно не ощущается не только как трагедия, но даже как дискомфорт.

Любую ложь люди благодарно едят с любых рук. И так же бездумно, как древние египтяне, довольствуются теми суррогатами, которые подсунули им религия, культура и традиции.

Да, слово «любопытство» существует. Оно прочно держится в лексиконе.

Более того, любопытство считается двигателем «развития».

Но «развитие» человека — это очередная, хорошо откормленная химера.

Позвольте, а где результаты этого «развития»?

О каком развитии можно говорить применительно к существам, 99% популяции которых до сих пор сохраняет веру в богов, духов, душу, а также послушание диктаторам?

Дело в том, что под «любопытством» понимается не желание добраться до сути вещей и явлений, а простой поиск привычных раздражителей.

Да, у homo наработался набор известных интересиков. Их круг не велик и давно очерчен.

Читатель романа мало чем отличается от кобелька, роющегося в старых носках.

Как и всякое другое животное, homo готов копать «носочную кучу» реальности, только повинуясь зову хорошо знакомых, соблазнительных запахов: секса, денег, имущества, власти и развлечений.

К любопытству и жажде познания все это не имеет никакого отношения. Провокатором поиска выступает простая физиология и наборчик старых рефлексов, разработанных еще синапсидами.

Правда, вся предковая цепочка человека оттачивала эти рефлексы на натуральном продукте.

Чтобы испытать сладость убийства, необходимо было убить. А любовь познавалась через рёв и содрогание оргазмирующей самки.

А вот культура позволяет любить, даже не расстегивая штанов. Кровь, страх, восторг она научилась кодировать в словах и пикселях.

Ну и мозг оказался настолько глуп, что поверил ей.

Увы и ах.

В общем, с мифами о любопытстве и «жажде познания» приходится прощаться.

Новость не самая приятная, но трагедию и из нее делать не стоит.

Это все равно непоправимо.

Надо храбро признать, что — да, естественный мотиватор знания, увы, начисто отсутствует.

С этим-то все понятно.

Тем не менее, любопытство существует.

Оно является сверхредким свойством. В массе homo его процент невычисляемо мал.

Ведь Галилей, Борн и другие ученые «собачки» рылись именно на неведомый запах. Их поиск невозможно объяснить физиологией.

Но!

Если любопытство не является врожденным свойством — то откуда оно взялось у них, а также у Вольты, Сваммердама и у прочих «гениев»?

Объясняю.

Оттуда же, откуда у собаки-ищейки берется желание искать предметы, лично для нее не представляющие никакого интереса.

Шеллак и сажа ничем не соблазнительны для собаки. Они не обещают ни еды, ни половых радостей.

Тем не менее, ситуация, при которой эта собака будет азартно искать ваксу, сделанную из этих компонентов, не является чем-то чрезвычайным. Она просто