— Ты правда не сердишься? — донимала она меня уже в ресторане, пока мы поджидали нашу овсянку с кофе.

Бодрая, как всегда, Кира, тоже непонятно для чего играющая с нами в кошки-мышки и зачем-то разыгрывающая жертву, была задумчиво-счастлива, словно витала где-то на небесах, еще не успев остыть от утренних объятий возлюбленного. Все вокруг дышало фальшью, я чувствовала это всеми порами кожи. Даже кофе, который принесла Кира, показался замешанным на отраве.

— Не знаю, как тебе сказать, — начала я, когда Оля взялась за ложку. — И пугать тебя не хочется, и молчать не могу. Чувствую, что не хотят нас здесь. Определенно над нами витает опасность. Все, все за нами следят. Наверняка та же Кира уже знает, что мы были в пещере. А раз все молчат, значит, есть причина. Пускай все местные напуганы, смертельно напуганы, понимаешь? Но нам-то кто может запретить рассказывать, что мы видели?

— Никто!

— Вот и я о том же. Давай поступим так. Сейчас отправляемся к этому Анисимовичу. Может, он, как наш славный проводник Федор, никого не боится, потому что собирается уезжать и ему все трын-трава. Поговорим с ним, вдруг он действительно что-то знает, а потом уедем отсюда. Все, что мне нужно было, я увидела. Мы нашли ее, настоящую Тисульскую принцессу, вернее, одну из них. Это главное. Теперь мне есть о чем писать, и не репортаж, а настоящую книгу.

— А как же Иван? — растерянно проговорила Оля. Ее губы были вымазаны кашей, как у ребенка.

«А ведь ты в самом деле ребенок, — подумалось мне. — Сущий ребенок, готовый влипнуть в очередную нехорошую историю, грозящую закончиться абортом или родами». Наверняка она этой ночью не предохранялась. Понятно, почему я подумала об этом. Вспомнила, как увидела ее впервые, сидящую на подоконнике. Она была после аборта — несчастная, больная.

В сущности, не так уж много времени прошло с тех пор, и она мало в чем изменилась. Не прибавилось ни уверенности в себе, ни какой-то драйвовой нотки. Милая девочка, непонятно почему готовая следовать за мной куда угодно.

— Ты что, влюбилась?

— Нет, конечно! — вспыхнула она. — Глупости!

— А что в этом такого особенного? К счастью, мы живем в такое время, когда можно общаться по интернету, сама знаешь это не хуже меня.

Как-то сразу стало скучно. Я представила себе несчастную Олю, страдающую от неразделенной любви. Вот она часами, сутками пытается дозвониться, достучаться до своего далекого призрачного любовника… А ведь именно этот вариант светит ей в ближайшем будущем, так мне казалось. Или все дело во мне, разочаровавшейся в мужчинах и ничего от них не ждущей?

Кира проводила нас взглядом и послала напоследок воздушный поцелуй. С чего бы это?

Мы вышли из гостиницы, вдохнули свежий лесной воздух. Вот бы запастись им перед Москвой! Наполнить им легкие, разлить по волшебным бутылкам.

— Как же здесь красиво! — Оля залюбовалась богатой таежной зеленью, окружавшей нас со всех сторон. — Такие могучие ели… Красота! Скажи, ты ведь наверняка подберешь такие слова, чтобы читатели почувствовали этот хвойный дух, да?

— Постараюсь. — Я отвела глаза. Пока я смутно представляла себе, что на самом деле будет в моей книге. Да и будет ли эта книга вообще.

Дом Анисимовича мы нашли быстро. Он стоял на отшибе, на самом краю поселка, где дорога, ленясь держаться в своих сложившихся веками границах, сузилась до едва заметной тропинки.

Деревянный сруб мало чем отличался от других изб, разве что забор перед домом был трухлявым, с покосившимися досками, обезображенными ржавыми потеками. Звонка на столбе, который поддерживал калитку, понятно, не было. Мы просто приоткрыли ее: для начала нужно было выяснить, нет ли здесь собаки.

Нет, вроде лая не слышно. Перед нами был просторный вытянутый двор. К стене сарая привалились колья, какие остаются после осенней уборки огорода, рядом возвышалась стопка старых кирпичей, а за ними был навален уже самый настоящий деревенский хлам.

Выщербленные, давно не крашенные ступеньки высокого крыльца. Все ставни на окнах, кроме одного, затворены и заперты на ржавые крючки.

Я постучала кулаком в дверь, и мы затаились в ожидании.

— Чувствую, что там кто-то есть, — прошептала Оля мне в ухо. От прикосновения ее теплых губ мне стало щекотно.

Наконец послышалось шарканье.

— Кто там?

Голос явно принадлежал старику.

— Скажите, вы Анисимович?

— А если и я?

Дверь распахнулась и чуть не сбила нас с ног. Перед нами был невысокий хиловатый старик. Весь его вид просто кричал о глубочайшем похмелье. На старике были новые синие джинсы с темными пятнами, какие бывают от воды (может, их оставил спасительный огуречный рассол), и черная футболка с надписью «Ночую там, где меня любят». Я готова была расхохотаться — представила себе это болотное чудище в объятиях пышнотелой блондинки.

— Две тысячи, — прошамкал он беззубым ртом.

— Что?

— Не боись, не евро. Рубликов!

Мы с Олей оторопели.

И хотя деньги пора было экономить, любопытство, конечно же, взяло верх. Краем глаза я заметила, что Оля вполне одобряет мой порыв достать кошелек.

— Пять минут, не больше. И, само собой, не прикасайтесь к ней. Я к вашему приходу подсушил ее, привел в порядок, одежду ей сменил. Как только уйдете, сразу же обратно в ванну.

Час от часу не легче.

— Так это от нее так чесноком разит? — Оля, к моему стыду, раньше меня догадалась, кого нам собираются показать. Мне такое и в голову не могло прийти!

Я почувствовала, как она схватила меня за руку и потянула за собой в глубь избы, где за ситцевой занавеской, которую старик Анисимович театрально распахнул перед нами, лежала точно такая же девушка, как та, из пещеры. Темно-рыжие волосы были влажными. Выходит, ее действительно незадолго до нашего возвращения извлекли из раствора?

Точно! Запах перегара — это одно, но и свежим чесноком здесь пахло определенно.

У меня закружилась голова. Но не от запаха — мне показалось, что девушка открыла глаза. И немедленно закрыла.

— Ей плохо, не видите, что ли? — со злостью крикнула Ольга, подхватывая меня. — Дайте нашатырь!

— Да нет у меня нашатыря! С чего ей плохо-то стало? Мне сказали, вы привычные уже.

Ага, значит, в деревне действует местная мафия, выжимающая из редких гостей хоть какие-то копейки. Неплохой бизнес — показывать в нарушение серьезного запрета сохранившихся тисульских принцесс. Раз ему сказали, что мы привычные, значит, знает, что мы были в пещере.

Я пришла в себя, хотя с минуту-две точно была без сознания. Голова продолжала кружиться.

— Мне показалось, что она открыла глаза. — Я умоляюще взглянула на Анисимовича.

— Так и есть, открыла. Иногда что-то там срабатывает, уж не знаю что, и она шевелится. Мне и самому от этого дурно. Потому и пью.