— Он вернулся. Не знаю, как его зовут, про себя я называла его Иваном. Пьяный был, вернулся, наверное, чтобы убить меня, чтобы я не донесла на него в полицию. Набросился на меня и начал душить. Сама не знаю, откуда только силы взялись, — я извивалась, кусалась… Потом стала бить по лицу, как по боксерской груше. Вся в крови была. А после камнем его. Вот и все. В кустах его оставила, собралась и рванула оттуда. Остальное ты знаешь.

— Если бы не ты его, тогда он бы тебя убил. Ты все правильно сделала. А призналась бы, тебя бы посадили, ты же тогда была не москвичка. — Он грустно улыбнулся. — Знаешь, сколько я таких, как ты, встречал там, в промзоне? Жалко вас, баб. Каких только историй с вами не случается, когда вы без мужиков приезжаете сюда в поисках лучшей доли. Ладно, вот тебе телефон Жоры, а звонить или нет — решай сама. Понимаю, ты сейчас в богатом доме, хозяин хороший. У меня тоже имеются кое-какие связи, я узнал, что за человек. Сын у него недавно умер, наркоманом был. Так вот, это он временно, твой Сергей Иванович, обезножел. От стресса, понимаешь? Поправится, и ты уже не будешь ему нужна. И что тогда? Снова придется искать работу.

— Ты все о Караваеве знаешь. Откуда?

— Я же не только тебе помогал. Есть человек, двенадцать лет назад я его вытащил из одной передряги. Сейчас в полиции работает, начальником стал. Он мне все и рассказал.

— А обо мне что-нибудь рассказал?

— О тебе я и так все знаю. Да, как там Катя?

— Поправляется. Сейчас в реабилитационном центре, мы с Олей ее навещаем. Думаю, скоро выйдет. Я ей уже кое-что из одежды приготовила. Словом, мы ее не оставим. Она же здесь совсем одна.

— А Оля твоя как?

— С подругой в тайгу отправилась.

— Куда?

— В Сибирь. Подруга — писательница, книгу пишет. Поехала за впечатлениями, а Оля с ней.

— Далековато их занесло, — заметил Матвей. — Ладно, бывай, Александра. Рад был тебя повидать.

— И я рада.

Мы обнялись на прощание, Матвей уехал, а я еще долго смотрела ему вслед и тихонько вытирала слезы. Я чувствовала тогда огромное облегчение, мне даже показалось, что я окончательно освободилась от своих страхов.

Домой я вернулась в приподнятом настроении. Надо же, какое странное слово «дом»! Мы произносим его в мыслях даже тогда, когда речь идет о чужом доме, в котором мы прижились, где нам хорошо и спокойно.

Я постучала в кабинета к Караваеву.

— Как дела, Сергей Иванович? Получилось купить билеты?

И уткнулась в его суровый взгляд.

— Кто такая Валентина Юдина?

— Подруга моей Оли.

До меня только сейчас дошло, что я подсунула ему данные паспорта его знакомой. Той самой знакомой, вокруг которой мы с Олей устроили эту чертову пляску и на шею которой набросили петлю. Как я могла такое допустить?

Караваев не дурак, он знает, что я работала у Комаровского, а потому могла знать — подсмотреть, вызнать, порыться в бумагах, — что понадобилось Караваеву в его конторе. Валентина Юдина — единственная наследница всего его состояния. И вдруг близкая подруга моей дочери.

— А что такое?

Нужно было как-то выходить из положения.

— Где она сейчас, говоришь, в Кемерове? Что она там забыла?

— Да откуда мне знать? Она вроде книгу пишет о Сибири. Или сестру там ищет.

— А как твоя дочь с ней познакомилась?

— В кафе. На Валю набросился какой-то маньяк. Оля тоже там была. Не могу сказать, что моя Оля ее спасла, чего не было, того не было, но потом, когда этот парень ушел, она успокаивала Валю. А почему вас это интересует? Она что, ваша знакомая?

— Что же было дальше?

Врать было трудно, особенно выдерживать этот его взгляд.

— Этот урод проследил за Валей до самого дома и снова набросился на нее. Уж не знаю, чем там закончилось, но Валентина решила сменить место жительства. Какая-то ее знакомая разрешила ей пожить в своей квартире на Цветном бульваре. Валя позвала с собой мою Олю, они стали жить вместе. Вот и вся история.

— И теперь они обе в Кемерове?

— Да. Если вы купили им билеты, значит, скоро вернутся.

— Все в порядке. Можешь позвонить своей Оле и сказать, что билеты куплены. Сейчас я их распечатаю, продиктуешь ей всю информацию. Хотя постой, мы можем прямо сейчас связаться с ними по скайпу. Ты знаешь ее скайп?

— Знаю, но не умею пользоваться, — в растерянности призналась я. — Да и Оля не очень любит этот скайп, считает, что это что-то вроде контроля, понимаете?

— Но телефон Валентины ты знаешь? Я мог бы поискать ее в вайбере.

Я не поняла ничего из того, что он сказал, но телефон Вали дала. Пускай сообщит, что взял билеты, может, это и правда к лучшему. В любом случае я должна была вести себя естественно, как если бы понятия не имела, что связывает Караваева с Валентиной. Ни за что нельзя вызвать подозрение! Если бы я отказалась дать телефон Вали, это выглядело бы неестественно. А где гарантия, что ему этот номер без меня неизвестен? Он ведь тоже играет в какую-то свою игру.

Самым трудным было сохранить, что называется, хорошую мину при плохой игре. Мне показалось, что и Сергей Иванович озабочен тем же. Получив заветный номер, он ни слова не сказал и заперся в своем кабинете.

Сколько можно ломать голову над тем, что их связывает? Роман? Этот вариант был, конечно, самым правдоподобным. Хотя если учесть разницу в возрасте, он вполне мог быть и ее отцом. Но если это так, зачем писать завещание? Она и так унаследует все деньги на законных основаниях. Хорошо, допустим даже, что она его внебрачная дочь. Все равно, с анализом ДНК она с легкостью докажет родство. Что же, получается, она не знает, кто ее настоящий отец, все дело в этом? А если не знает, где гарантия, что узнала бы, не будь завещания?

Я уже успела пожалеть, что устроилась на работу именно к Караваеву, к человеку, который имел самое прямое отношение к моему плану. Это все моя жадность, ей-богу. Могла бы себе тихо мыть полы в конторе у Комаровского и дожидаться дня, когда мой план сработает. Но захотелось и место хорошее получить, и в богатом доме на всем готовом пожить. И вообще быть в курсе всего, что там происходит.

Иногда мне кажется, что во мне сидит еще одна женщина, точнее баба, грубая и злая тетка, которая мечтает о чужом наследстве и ждет смерти богатенького Сергея Ивановича. А где-то рядом, под сердцем, притаилась настоящая Саша — она потихоньку делает Караваеву массаж и желает ему выздоровления. Когда-нибудь та грубая тетка свернет шею мягкой и доброй Саше. И что тогда делать?

Еще я волновалась, думая о предстоящем разговоре с Олей. Как она воспримет историю, в которую я ее втянула? Простит ли меня, когда узнает, что я заставила ее подружиться с Валентиной, а потом жестоко предать ее, оставить, разорить? Но что такое эта их дружба по сравнению с настоящей жизнью и ее бедами? Разве ради собственного благополучия нельзя переступить через дружбу, всего один раз, чтобы потом твои дети и внуки жили счастливо? Люди и не через такое переступают.