примерно каждую пятницу.

Мы натянули перчатки, Вася сдернул одеяло с одной из кроватей, и мы аккуратно завернули в него погибшую девушку. С Джоном оказалось сложнее — трогать его было противно и страшно, я почти видел, как по его телу бегают тысячи крохотных вирусов на тонких паучьих лапках.

— Швабру что-ли у девок попросить? — буркнул Эрик, глянув в сторону двери в душ, из-за которой доносился плеск воды и голоса.

— Мы уже мертвы, и бояться нечего, — заявил Сыч. — Давайте я. Предки вознаградят!

И он упаковал заразный труп сначала в одеяло, а потом в пару простыней с такой ловкостью, будто всю жизнь этим и занимался.

* * *

Мы подтащили два свертка к выходу в коридор, и тут в комнату заглянул Цзянь.

— Упаковали? — спросил он. — Прекрасно. Где гражданские лица?

— Там, где женщина проводит треть жизни, — философски изрек Эрик. — В ванной.

— Поговори мне еще, — прошипел комотделения. — Шутить тут позволено только мне. Или Конфуцию. Сейчас их на постой определим, в другой комнате, — он гляделся: окна чудом уцелели, но кровища, свежие выбоины в стенах и вообще бардак. — И валим уже отсюда. Пора бы отдохнуть.

Снаружи начинало светать, но ногах мы провели целую ночь, и веселуха для нас стартовала с криков в соседней казарме. Я не мог сказать, что мне сильно хотелось спать, но глаза чесались, тело казалось деревянным, онемевшим, и сил оставалось, если честно, немного.

Дверь ванной открылась, и первой наружу шагнула Жанна, отмытая от крови, с мокрыми волосами.

— Ну как? — спросил Ингвар.

— Чисто, — отозвалась она, и у меня от сердца отлегло.

Значит Джон никого не покусал и не оцарапал, и никто из девчонок в ближайшие часы не превратится в кровожадную фурию. Ладно мы, мы тут на службе, а они очутились посреди этой самой катавасии случайно, не знали, на что идут… хм, хотя мы ведь тоже не знали на самом деле!

Мысль мне не понравилась, и я ее отодвинул подальше.

— Успокоительное, — Цзянь извлек из кармана картонную коробочку. — Глотайте так. Воды вам принесут в другую комнату, где и останетесь.

Интересно, где это он добыл? У офицера выпросил или к себе в комнату сбегал?

Девчонки послушно разобрали таблетки, желтые и очень большие, чуть ли не с ноготь.

— Давай за мной, — велел комотделения. — А вы берите тела и вытаскивайте в коридор. Отнесем в морг, дальше не наша забота.

Мария тревожно глянула на меня, в ее огромных глазах читался тот же вопрос — «Иван, ты не оставишь меня?». Я ободряюще кивнул в ответ и прошептал, тихо-тихо, одними губами — «Все будет хорошо».

Цзянь увел девушек, а мы занялись транспортировкой тел.

Удобнее тащить, когда твой напарник одинакового с тобой роста, поэтому загрызенная дама досталась нам с Сычом, а Джона, более тяжелого, взяли куда более крупные Эрик и Вася. Ингвар как-то сам собой оказался за старшего, и на подхвате — двери открывать, подсказывать «здесь порожек» в нужный момент.

Мы выволоклись в коридор и, дождавшись Цзяня, двинулись по лестнице вниз.

— Хлопьевидная бесопродолбина! — поприветствовал нас на первом этаже все тот же дежурный офицер, что в его исполнении видимо означало «доброе утро».

На улице нас встретили утренний холодок и щербатый оскал подусохшей луны у западного горизонта. В санчасти обнаружились хаос и суета, и Цзянь некоторое время орал на кого-то внутри, и только потом вышел в сопровождении первого из троицы здешних докторов, того, который лысый и самый безобидный.

— Вот тут он, — показал комотделения на тот мешок, в котором были останки Джона. — Превратился на наших глазах. Только что был человек, и раз… зубы, когти, морда страшная, никакого разума, только желание убивать.

— Э, ну ладно, — пробормотал дядечка без энтузиазма. — Потом мы его, э, вскроем. Понесли.

Вход в морг оказался с задней стороны санчасти, прямо у ограды, за которой раскинулся полигон. Хрустнул ключ в замке, толстая дверь отошла в сторону, чего не делала похоже очень давно, и мы пошагали вниз по щербатым ступенькам, стараясь не упасть и не выронить мешки.

Когда трупы упокоились в специальном холодильнике, я вздохнул с облегчением.

И как достаточно быстро выяснилось — зря.

Во время подъема на верхней ступеньке взяла да и напомнила о себе коленка. Поначалу я решил, что просто споткнулся, но сустав наглухо отказался разгибаться, и ногу от пятки до поясницы резануло болью.

— Эй, братан, что с тобой? — шагавший следом Вася поддержал меня.

— Нормально, — я кое-как выволок себя наружу и прислонился к стене.

Дотронулся до коленки — нет, ничего не болит, нет даже ощущения инородного тела, как было с имплантатом, но все же я боялся вступить на нее, опереться как следует, не доверял собственной конечности.

«Инвалид! — воскликнул в голове издевательский голос Джавала. — Инвалид! Инвалид!».

— Серов? — спросил Цзянь.

— Я, — отозвался я.

— Идти можешь? Ногу тебе вроде бы починили капитально, должна работать.

Что я мог сказать комотделения? Что проблема не в суставе, а где-то у меня в голове? Что я идти могу, но просто боюсь, хотя сам осознаю, что этот страх глупый, что вырос он на пустом месте?

— Так точно, — я распрямился.

— Может уже снимем респираторы? — спросил Эрик. — Толку от них. Джону не помогло.

— В казарме, — отозвался Цзянь, которому тоже наверняка хуже горькой редьки надоела болтавшаяся на физиономии маска.

Первый шаг дался мне тяжело, я едва оперся на ногу, но потом вроде бы разошелся. Остался позади штабной корпус, мы прошли между гаражом и казармой третьей роты, перед входом в которую на асфальте виднелись темные неровные пятна.

Кровь? Но откуда? Сюда вытаскивали трупы, а раны мертвых не кровоточат.

В нашей казарме, на первом этаже нас встретил Поль, который за одну ночь постарел лет на десять, и больше не выглядел мальчишкой.

— Вот это да, — только и сказал он, выслушав доклад Цзяня. — Ладно, оружие сдать. Можете отдыхать. Побудки и построения не будет, спать можно до завтрака.

То есть часа четыре — и то хлеб.

По делу автоматы надо почистить и смазать прежде, чем сдавать в оружейку, но ясно, что сейчас мы мало на что годимся, и что займемся калашами позже, после того же самого