class="p1">– Боюсь, что никакой другой альтернативы у вас не будет. В этом кабинете есть один хозяин – и это я! Только я буду решать, кто и что тут скажет или услышит.

И он посмотрел на сыщика так снисходительно и высокомерно, словно хотел сказать: «Терпи, мальчик!»

Властный характер этого человека заставлял испытывать всякого, кто оказывался с ним рядом. Но испытанию Арсения помешал звонок, который прошел на сотовый телефон и на который Рудольф Антонович ответил без колебаний.

– Да, Тимур, я тебя слушаю. Какие-то проблемы?

Судя по всему, проблемы у некоего Тимура были серьезные, потому что объяснялся он с Рудольфом Антоновичем долго, а лицо чиновника на протяжении всего разговора становилось все более серьезным.

– Ты должен это разрешить сам, – произнес он наконец. – Мое мнение по этому вопросу ты знаешь. Так что делай выводы!

И отключил звонок, не слушая протестующий голос на другом конце.

– Прошу прощения, сын звонил. Сложности личного плана. Не сошлись характерами с женой. Вот вы оба молодые люди, может быть, вы мне объясните то, чего я не понимаю? Вот как можно не сойтись характером с красивой женщиной, которая досталась тебе в жены?

– Вы же с Евдокией не смогли быть вместе.

– Евдокия – это другое. Она сама кого хочешь могла поставить на место. Рядом с ней я чувствовал себя как на вулкане, все искрило и взрывалось. Но я подыскал Тимуру прекрасную тихую девочку. Как можно не ценить женщину, которая во всем тебе уступает, которая тебе в рот смотрит и каждое твое слово ловит? Для которой ты царь и Бог! Невероятно! В голове не укладывается.

– Наверное, у вашего сына есть другая зазноба.

Рудольф Антонович крякнул и согнулся, словно твердый кулачок Фимы с размаху попал ему прямо под ложечку.

– Есть, – прокряхтел он. – Еще как есть. Гадина шикарная! Такую семью рушит! Сколько сил я приложил, чтобы устроить брак моего мальчика. Невеста из прекрасной семьи, с положением в обществе, с капиталом. С ее отцом мы дружны, а как породнились, так и вовсе слили наши капиталы. Если Тимур разведется, то это нанесет огромную финансовую брешь всему нашему семейству. Разводиться он надумал! Вовремя! Можно подумать, что сейчас мне других проблем мало!

– Если вас тревожит только то, как бы не потерять финансы при разводе вашего сына с женой, тогда вам надо подсуетиться и подсунуть его жене какого-нибудь хмыря, который ее и уведет.

Рудольф Антонович взглянул на Фиму с интересом, словно бы намереваясь расспросить ее о подробностях предложенного плана. Но вовремя опомнился, сообразил, с кем он ведет задушевные разговоры и открывает свое сердце, и вновь замкнулся в своей гордыне, как в крепости.

– Я позвал вас для того, чтобы объяснить ситуацию с гибелью Евдокии. Ее убили, в этом я даже не сомневаюсь. И убил ее человек, который имеет большой зуб на меня и всю мою семью.

– То есть ее убили, чтобы насолить лично вам?

– Мне, моей уважаемой супруге, моим детям, партнерам по бизнесу. Всем тем, кто был со мной близок. Все они будут поставлены в крайне незавидное положение, а виной всему будет одна моя старая шалость, которую мы совершили вдвоем с Евдокией.

– Что за шалость?

– Чуть меньше чем неделю назад Евдокия явилась ко мне на прием в крайне взвинченном эмоциональном состоянии. Она заявила, что я пытался ее убить. Нанял трех каких-то отморозков, которым и велел убить Евдокию. Будто бы им от моего имени поступил перевод довольно крупной денежной суммы, а также устные наставления о том, чтобы вывезти Евдокию на пустырь или другое безлюдное место, где ее следовало забить насмерть.

– А вы такого приказа не отдавали?

– Разумеется, нет! Это был наговор!

– Но Евдокия отчего-то в него поверила.

– Дело в том, что незадолго до этого события, буквально за пару дней до него, у нас с Евдокией состоялся один неприятный для нас двоих разговор. Она в неприятно удивившей меня ультимативной форме потребовала выполнение одной услуги. Я ей в этом отказал. И она рассвирепела, другого слова я не подберу. Впервые за все эти годы она без всякого стеснения попрекнула меня былым, напомнила мне о нашей общей тайне и пригрозила в случае, если я не образумлюсь, опубликовать информацию.

– Это могло быть для вас опасным?

– Это стало бы катастрофой для нас обоих. И для меня, и для нее. О чем я ей и напомнил. Но ей словно вожжа под хвост попала. Заявила, что ей плевать, что я должен сделать то, что она от меня требует, а в противном случае ей хоть трава потом не расти, ей будет уже все равно.

– Чего же она хотела от вас с такой страстью?

– Как я понимаю, она связалась с каким-то молодым сопляком, влюбилась в него и требовала для него…

Тут Рудольф Антонович осекся, словно осознав, что чуть было не сошел с твердой почвы на тонкий лед, который при первом же шаге грозит провалиться под ногами, а темная вода утянет за собой.

– Евдокия хотела, чтобы я сосватал этому ее протеже одно тепленькое местечко в нашем министерстве. Я отказал, она настаивала. Я пытался ей втолковать, что это невозможно, решительно никак не получится. У юноши ни опыта, ни связей. Но она ничего не хотела слышать. Как безумная твердила, что я должен это сделать.

– И что в итоге?

– Я отказался, мы разругались, а через пару дней на Евдокию было совершено уже известное вам покушение, в котором она тут же обвинила меня.

– Так ведь это ей сказали сами горе-похитители. Я читал протоколы их допросов.

– Читали? И я тоже читал. И вас не насторожил тот факт, что все трое излагают версию слово в слово, как под копирку? Такое впечатление, что их заранее готовили к тому, что они окажутся в отделе полиции, станут давать там показания, и кто-то позаботился, чтобы их показания прозвучали бы слаженно. А так как эти трое умом особым не блещут, то на их импровизацию рассчитывать не приходилось, их заставили текст выучить назубок. И они это сделали. Обвинили меня невесть в какой ерунде.

– А вы этого не делали?

– Нет! Деньги им пришли наликом. Опустили конверты с деньгами в почтовые ящики. В домах, где живут эти отморозки, сами понимаете, системы слежения нет. Отследить отправителя невозможно. Лично со мной у них никакого общения не было, они этого и не отрицают. Все инструкции они получали по телефону, хозяин которого давно в могиле. Родственники – бухарики, они даже не помнят, куда