Он без всяких усилий влетел в пещеру, в кору Великого дерева, промчался по лабиринту из сплетенных корней и завалов камней, мимо всех хитрых ловушек, расставленных сестрами. Опьяненный восторгом от собственной скорости, он все же сумел вовремя спохватиться, чтобы не выдать себя. Удержав свой ураганный порыв, он сбавил скорость до легкого дуновения на самых подступах к сердцу владений трех норн. К Великому чертогу времени.

Бой барабана – или стук сердца? – отдавался в его естестве гулким эхом.

Сестры сидели у громадной прялки, заполнявшей собой весь чертог. По периметру зала проходил ров, где бурлила серебряная вода. Колесо прялки крутилось, выплетая свою паутину.

Он проник внутрь, облетел трех сестер. Мимоходом коснулся морщинистой руки Урд, выпрядавшей бесконечную красную нить под бесконечное кружение веретена. Он на секунду присел у босых ног Верданди, чьи пальцы тонули в узорах гигантского гобелена. Красные нити сплетались в сложный орнамент, который все прирастал и прирастал. Скульд, чье лицо скрыто под плотной вуалью, сидела в центре чертога, погруженная в размышления. Внезапно она очнулась и воткнула острие ножниц в море красных нитей, прорезав дыру в красивом сплетении узелков. Дождалась, когда нити затянут дыру, создавая новый узор. Воды колодца забурлили и вспенились, и где-то в одном из Девяти миров чья-то судьба изменилась бесповоротно.

Все в руках Скульд.

Он гадал, как могло получиться, что именно норны стали стражами времени. Хранительницами всего сущего. Вершительницами судеб во вселенских масштабах. Даже для малой букашки. Для сильнейших из демонов. Для величайших из богов.

Включая меня.

В горле разлилась горечь.

Почему у меня нет такой власти?

Но все его существо буквально звенело от радостного ликования при одной только мысли обо всем, что он совершит, если ему удастся осуществить свой план. Как все изменится: все, что было, что есть и что будет… Ножницы Скульд контролируют все мироздание. Он даже сможет создать себе новое прошлое, жизнь, в которой она непрестанно была рядом с ним.

Как это было бы? Как это будет?

Причина и следствие, действие и результат. Жизнь, которую он прожил – миры, которые создал, люди, которых любил, – исчезает от одного взмаха ножниц, зыбкая, точно воздух, теряется в складке на ткани времени, в перехлесте того, что было раньше, и того, что будет потом.

Охваченный одновременно и ужасом, и восторгом, он не мог не поддаться желанию подойти ближе. Взметнулся маленьким вихрем из пыли и листьев, надеясь отвлечь сестер пусть лишь на долю мгновения.

Чтобы Скульд хоть на миг отложила эти проклятые ножницы.

Три сестры разом поднялись на ноги и подошли к источнику, питавшему ров. К тому месту, где воды колодца вытекали из-под ствола Великого дерева. Колдуньи запели на языке, которого он не знал. Полный решимости обратить на себя их внимание, он подул крепким ветром, поднял рябь на воде, взметнул юбки трех женщин.

Они по-прежнему не обращали на него внимания. В конце концов он дунул так сильно, что вода выплеснулась из колодца. Лужица тут же сделалась белой и впиталась в темную землю. Похрустывая костями, сестры склонились над видением, возникшим в колодце.

Он не смог устоять; ему надо было увидеть события, порожденные его присутствием.

Он увидел рыбацкую лодку, качавшуюся на штормовых волнах.

Он увидел Маеву, ждавшую его на прибрежных камнях. Обнаженную и беззащитную.

Урд намотала на большой палец красную нить и опустила руку в воду. Он почувствовал, как что-то дернуло и потянуло его за сердце, так больно и резко, что у него перехватило дыхание. Скульд хохотнула и подняла ножницы.

Что-то ему подсказало, что надо вмешаться. Что, оставаясь сокрытым, он подвергает Маеву опасности.

Взметнувшись стремительным вихрем, он вернул себе истинный облик.

– Кто посмел явиться в наш тайный чертог и помешать нашей работе? – Скульд опустила ножницы.

Верданди шумно втянула носом воздух и сморщилась.

– Это он, заносчивый бог из Асгарда. Тот, кто ищет. Мы знаем, чего ты ищешь. Знаем, чего ты хочешь, и за это придется дорого заплатить.

Он шагнул вперед, наступив в лужу белой воды. И хотя имя Маевы уже было готово сорваться с губ, он произнес совершенно другие слова:

– Я хочу власти над этим колодцем. Я хочу управлять судьбой. Я хочу знать, что будет.

Три сестры фыркнули в один голос и заговорили хором:

– Думаешь, ты такой умный? Думаешь, нас обманула твоя жалкая маскировка? Думаешь, мы не знаем твоих желаний еще до того, как ты сам сформулируешь их у себя в голове? Все, к чему ты стремишься, все, чего ты желаешь и о чем жалеешь, все, кто ты есть… все рождается из наших нитей.

Воды колодца на миг затуманились, а когда вновь прояснились, видение уже было другим. Черноволосый мужчина, выброшенный на берег.

Старшая сестра, Урд, дернула за нить, намотанную на палец. Скульд раскрыла ножницы, сверкнув острыми лезвиями.

– Она – то, что было… а не то, что есть в твоем мире. Ты хочешь, чтобы она выбрала тебя.

Он кивнул, не в силах оторвать взгляд от человека на берегу.

Третья сестра усмехнулась под плотной вуалью. У нее изо рта вырвались тысячи пауков. Их тонкие лапки плясали, сплетая кокон из серебряных нитей вокруг его ног, вокруг его тела. Он не успел ничего возразить.

– Твой истинный облик останется здесь, пока не придет время воссоединения. Твой дух волен бродить где угодно, но лишь в животном обличье. И ты отдашь нам один глаз.

Сестра, чье лицо скрыто вуалью, воткнула острие ножниц в его правую глазницу.

Немилосердная боль пронзила его насквозь от головы до пят. Он согнулся пополам, алая кровь пролилась прямо в колодец.

Ребра явственно хрустнули, будто сломались. Он не видел вообще ничего, боль застилала глаза. Но он знал, что натворил. Знал, чем обернулось его опоздание на встречу с Маевой на морском берегу.

Он чувствовал Маеву. Чувствовал ее невыносимую, неизбывную печаль. Биение ее разбитого сердца. И все равно это было как чудо: они поистине слились воедино, сплелись в одно целое в любви и боли – ее тело и его дух.

Одинокая, брошенная, она так отчаянно его ждала.

Где ты, любимый? Почему ты меня оставил?

Он взвыл, точно раненый зверь, его вой вторил эхом мыслям Маевы, ее обвинения рвали его сердце в клочья.

Семь лет, целая жизнь, целая вечность без тебя.

Сестры не замечали его причитаний – словно он был капризным ребенком в истерике, – на гобелене сплетался новый узор, поглотивший все их внимание.

Скульд приподняла вуаль и вставила в пустую глазницу его выколотый глаз. Затем убрала ножницы в карман.