– Мне ваши слова не нужны. Делайте свою скульптуру, у вас ещё есть время.

Осирис поднял узелок пиджака с пола и, водрузив на стол, распустил.

– Я… Я хочу поблагодарить Вас от чистого сердца, Вы… Вы удивительный, но… Боюсь, этого количества всё равно не хватит.

Герман подошёл к столу, взял в руку немного глины и, закрыв глаза, сжал её как можно сильней. В ушах еле слышно зазвучали голоса, от которых у скульптора прошибло слезу.

– Вам не хватит этого на то, что Вы планировали, но вполне достаточно для того, чтобы начать новый срок, перезапуститься, исправить свои ошибки.

Герман открыл глаза и заметил, что вместо порванных брюк на Осирисе сидят совершенно целые и даже выглаженные штаны, правда, почему-то опять не новые.

– Что Вы имеете в виду?!

– Я имею в виду то, что не обязательно начинать новую жизнь сразу взрослым состоявшимся человеком, вполне достаточно начать с чего-то попроще, с яслей, например.

Герман бросил взгляд на стол, где его ждала небольшая кучка глины, из которой можно было сделать пару ног взрослого человека, а можно слепить полноценное тело младенца.

– Вы правы. Да, вы абсолютно правы! – вспыхнул чувствами Герман. Это был выход, он всегда лежал прямо перед ним. Ребёнок, он может стать ребёнком. Взгляд судорожно метался по мастерской, ему не терпелось броситься изготавливать новое тело прямо сейчас. Он не знал, за что схватиться первым: инструмент, освещение или за воду, но тут вдруг остановился. «Слишком возбуждён, тише, нужно успокоить мысли». Он потёр виски и сделал дыхательные упражнения:

– Но кто будет следить за мной? Я же просто умру с голоду, неспособный к собственному пропитанию.

– Это я беру на себя, – спокойно произнёс хмурый мужчина в чёрном костюме и в своей обычной манере направился к выходу.

Герман стоял у стола, поражённый такому исходу. Осирис был готов помочь ему снова. Откуда в этом чёрством существе с каменным выражением лица, следующем только чётко установленным правилам, столько добра и сострадания к недостойному? Наверно, он никогда не узнает этого, но, может, это и неважно? Главное, что нужно уметь прощать. Герман понял, что если бы Осирис не простил его оплошность, то он сейчас сидел бы в тёмном углу и дожидался своего падения в пропасть, а теперь у него есть шанс на спасение. Возможно, он тоже должен простить Вакса. Тот, конечно, полный урод, но ненавистью дело не исправить, наоборот, можно наломать ещё больше дров.

Настроив лампы, скульптор подсветил рабочее место тёплым жёлтым светом. Он приготовил кофе и уселся было за рисунок будущего себя, но тут возник вопрос: каким он будет малышом? Что за особенности должны украшать его хрупкое тельце? Со взрослым человеком всё просто: мускулы, волевые черты лица, мощная грудина, а вот дети… Тут другое. Рука с карандашом, зажатым между пальцами, несколько раз была занесена над девственной гладью листа, но ни разу ни коснулась его. Так и не решившись, Герман отложил в сторону художества, сделал долгий глоток остывшего кофе и, добавив немного воды в глину, принялся разминать её. Голоса сами подсказывали ему, что и как тянуть, где отсечь, как разгладить. Первые несколько часов Герман работал с закрытыми глазами, создавая контуры будущего себя. Сама природа вела его руки, и это было так легко и прекрасно, что он не заметил, как пропустил закат и восход.

Когда всё было готово, Герман занялся уборкой. Ему не хотелось оставлять после себя грязное помещение, грязную память, грязный след. Однажды он обязательно вернётся в свой родной «Песчаный колокол», чтобы снова творить и создавать великие вещи, а пока он должен начать всё заново, с чистого листа. Герман призвал Осириса, и они вместе дождались того момента, когда последняя песчинка покинет верхнюю часть часов.

Герман закрыл глаза, а когда открыл, то увидел совершенно незнакомый ему прекрасный мир. Но слов для описания у него не было, ему ещё только предстояло узнать их и научиться применять. Он был завёрнут в тёплую мягкую ткань и практически не мог пошевелиться. В воздухе пахло детской смесью и сладкими ароматами весны, доносившимися из приоткрытого окна. Рядом с Германом лежал ещё один малыш со странным, немного неправильно сросшимся ухом. Он смотрел на Германа своими маленькими, широко раскрытыми глазами и улыбался. Кажется, они были знакомы.