– Сука! – орала я. – Кровожадная садистка! Он ведь даже не ясновидец!

– Верно, – спокойно подтвердила Нашира. – Но, как тебе известно, из душ невидцев получаются отменные слуги. Согласна?

Альсафи едва не сломал мне плечо. Я впилась ногтями в больную руку стража. Ту, которую сама же и перебинтовывала. Он заметно напрягся, но мне было плевать.

– Я убью тебя! – надрывалась я. – Убью вас всех, сволочи! Клянусь!

– Не зарекайся, номер сорок. Мы сами тебя обречем.

Альсафи швырнул меня на пол, едва не разбив лоб. У меня помутилось в глазах. Тяжелая нога уперлась мне в спину, не давая шевельнуться. Внезапно адская, невыносимая боль пронзила плечо. Кожу жгло как огнем. В часовне запахло паленым. Не в силах больше терпеть, я заорала.

– Обрекаем тебя на вечную службу рефаиму, – торжественно проговорила Нашира, не сводя с меня взгляда. – Обрекаем меткой огня. Двадцать пятьдесят девять сорок, отныне и навеки ты принадлежишь стражу Мезартима. Да будет забыто твое истинное имя до самой твоей смерти. Твоя жизнь теперь принадлежит нам.

Меня словно жгли каленым железом. Боль стремительно усиливалась. Они убили Себа, а сейчас убьют и меня.

В тусклом пламени блеснула игла.

На сей раз доза «флюида» была слоновьей.

Я кругами носилась по своему лабиринту, не узнавая его. Под действием наркотика ландшафт деформировался и поблек. Каждое сердцебиение, каждый вздох буквально чувствовались кожей.

«Вот и все», – стучало у меня в голове.

Рассудок постепенно угасал, точно угли в камине. Все кончено. Нашира знает. Знает и поэтому решила меня уничтожить. Осталось совсем немного: в безжизненном теле лабиринт долго не протянет. Вскоре все мысли исчезли, и меня отбросило в темные закоулки сознания.

Впереди вдруг забрезжил свет. Солнечная зона! Место, где царят красота, спокойствие и тепло. Я устремилась туда, но увязла, словно бежала по зыбучим пескам. Внезапно наверху сгустились темные тучи, погружая меня в царство теней и вечного мрака. Я отчаянно боролась с чудовищной фантасмагорией и тянулась к свету, как росток тянется к солнцу.

У каждого на земле есть собственный лабиринт, эдакий оазис сознания. Даже невидцы способны разглядеть солнечную зону, пускай только во сне. Ясновидцы же обречены до самой смерти лицезреть свой разум. Моя солнечная зона походила на луг алых цветов. В зависимости от настроения цветы меняли окрас и форму. Как сквозь вату проникали отголоски реального мира – в нем меня тошнило остатками скудной трапезы. Но здесь, в солнечной зоне, мною овладело странное равнодушие, пока «флюид» творил хаос вокруг. Я распростерлась среди цветов и приготовилась ждать конца.

Глаз выхватил из полумрака знакомые очертания покоев «Магдален». Рядом надрывался проигрыватель. Играла горячо любимая Джексоном запрещенная композиция Кросби «Did You Ever See a Dream Walking?». Голая по пояс, лежала я на кушетке. Волосы были собраны в узел.

Дрожащей рукой я коснулась лица. Под пальцами ощущалась кожа. Холодная как лед и липкая от пота, но кожа. Значит, я жива! Еле-еле, но все-таки. Меня не убили.

Лежать без движения было мучительно. Я попробовала встать, но голова, словно наполненная свинцом, тянула обратно. В правом плече сидела острая боль. Гематома ниже талии недвусмысленно намекала, куда именно сделали укол. Правда, на сей раз били наверняка.

«Флюид» – один из немногих наркотиков, дававших больший эффект через артерию, нежели через вену. Бедро опухло и покраснело. Грудь тяжело вздымалась и опускалась. Все тело жгло как огнем. Не знаю, кто делал укол, но действовал он крайне неуклюже. И жестоко. Последнее, что мне запомнилось, – это перекошенная от злости физиономия Сухейля. Может, меня и впрямь пытались убить. Может, попытка увенчалась успехом и конец уже близок.

Огонь камина соперничал с мраком. Вскоре выяснилось, что в комнате я не одна.

Куратор сидел в кресле и отрешенно смотрел на языки пламени. Я вперила в него полный ненависти взгляд. Это его руки удерживали меня, не давая спасти Себа. Мучит ли куратора совесть за бессмысленное убийство? Есть ли ему дело до несчастных рабов из «Незрячего дома»? Вряд ли. Даже в его обращении с Наширой не проявлялось ни малейших эмоций. Интересно, чем можно пронять такое существо?

Словно почувствовав мой взгляд, рефаит поднялся и направился к кушетке. Я боялась пошевелиться. Рука в перчатке взметнулась, заставив меня вздрогнуть. В следующий миг пальцы коснулись моей пылающей щеки. Под тяжелыми веками блеснули глаза, вернувшие свой привычный, цвета спелого яблока оттенок.

– Его дух, – выдавила я, еле ворочая языком. Каждое слово причиняло невыносимую боль. – Он покинул землю?

– Нет.

Огромным усилием воли мне удалось не выдать охвативших меня чувств. Бедный Себ! Если не прочесть заупокойную молитву, его душа так и будет скитаться неприкаянной. Мальчик по-прежнему здесь. Одинокий, напуганный и, что всего хуже, по-прежнему раб.

– Почему она меня пощадила? – прохрипела я. Горло было словно истерзано наждаком. – Почему просто не прикончила?

Проигнорировав вопрос, страж осмотрел мое плечо, потом запрокинул мне голову и поднес к губам взятый с прикроватного столика кубок с темной жидкостью. Я инстинктивно отшатнулась. Куратор неодобрительно цокнул языком:

– Пей, это поможет снять опухоль. – Видя мои потуги высвободиться, он строго добавил: – Ты разве не хочешь выздороветь?

Ага, разбежался! Чудо, что я вообще выжила, и вот меня, похоже, снова пытаются убить.

– Тебе поставили клеймо, – пояснил рефаит. – Нужно обработать рану, иначе пойдет заражение.

Прикрывшись одеялом, я силилась заглянуть за спину.

– Клеймо?! Что за… – Пальцы вдруг нащупали на плече отметину. XX-59-40. Нет! Только не это! – Гады! Чокнутые! Ну погоди, сволочь. Тебе конец! Ляг только спать, и тогда… – Говорить было очень больно.

Страж изумленно вглядывался в меня, словно не понимая, о чем речь.

Он ведь не дурак. Тогда почему так пялится? Но самое страшное – меня клеймили, как скотину. Нет, хуже. У скотины хотя бы есть имя, у меня же отныне только номер.

В мертвой тишине слышалось лишь мое прерывистое дыхание.

Страж дотронулся до моего воспаленного колена. Я отдернула ногу и взвыла от боли:

– Не прикасайся!

– Клеймо со временем заживет. Другое дело – бедренная артерия, – пояснил он.

Его ладонь скользнула ниже и отдернула одеяло.

При виде ноги меня снова чуть не стошнило. Бедро превратилось в сплошную гематому и распухло почти вдвое. В области паха темнел огромный синяк. Страж слегка надавил на опухоль – совсем немного, но мне хватило, чтобы завопить.

– Рана сама не пройдет, – увещевал он. – После «флюида» необходим мощный антидот. Не упрямься.