севера России. Для того чтобы как можно скорее устроить пришельцев, Екатерина отправляла целые драгунские полки, чтобы те перепахивали и засеивали эти плодородные земли, ранее стоявшие необработанными из-за страха перед набегами мусульман[96].

Существованию особой цивилизации казаков Малороссии угрожали и внутренние изменения. Во время короткого правления Петра III (1761–1762) была предпринята попытка создать прослойку знати среди офицеров казачьих полков, что подрывало демократические принципы равенства, что являлись одной из главных традиций жизни казачества. При Екатерине II Великой (1762–1796) были предприняты еще более настойчивые действия к тому, чтобы ликвидировать все различия между Украиной и соседними с ней русскими областями.

Когда в Петербурге заседало созванное Екатериной II странное подобие парламента (после чего императрица, льстя самой себе, стала относить себя к сторонникам «либерализма»), там же, среди насильно собранных делегатов, которые должны были обсудить общую систему законов для «народа России», находились и представители украинского казачества[97]. Гордясь своими национальными традициями и правилами, казаки Украины выступили ярыми противниками всех нововведений. Но назначенный в 1764 г. Екатериной II президентом Малороссийской коллегии и губернатором Малороссии П. А. Румянцев не давал возможности противиться стремлению императрицы проводить преобразования. В результате был дан новый импульс великого переселения казаков с Украины на Северный Кавказ и Кубань, где их потомки сумели сохранить традиции предков[98].

Глава 8

Пугачев

Вождь великого бунта второй половины XVIII в. донской казак Емельян Пугачев был типичным лидером русской людской массы. Помимо безжалостности он обладал талантом организатора и военного командира. Прежде всего, такой человек умеет мастерски апеллировать к религиозным чувствам народа, что в России является непременным условием успеха.

После разделов Польши и успехов армий Екатерины II (в частности, в польских войнах) любая любопытная подробность, относящаяся к обширной империи, управляемой «северной Семирамидой», находила живой отклик в самых отдаленных столицах Европы. Императрица Екатерина добросовестно поддерживала переписку с Вольтером и Дидро[99], что привлекало к этой необыкновенной женщине внимание современников. Ведь, несмотря на гордое презрение к королям и самодержавию, удостоенные такой чести философы ни в коей мере не отказывали себе в том, чтобы публично упомянуть о подробностях своей личной переписки с коронованной особой. В то же время и Екатерина II, навсегда оторванная в силу занимаемого ею положения от европейского общества, похоже, утешала себя мыслью, что она, по крайней мере, стала знаменитой в салонах Парижа и Лондона, пусть и через других людей.

Общественная философия в то время служила модным средством для того, чтобы убить время. Екатерина II находила удовольствие в том, чтобы выставить себя перед своими друзьями по переписке во всем блеске, продемонстрировав им приверженность принципам самого передового и просвещенного либерализма. Позаимствовав тональность у любителей реформ из садов Версаля, императрица неизменно посвящала свои письма решению проблем благоденствия ближнего и «правам человека». Новость о пугачевском бунте, о котором Екатерина сообщила лично, привлекла внимание рафинированных мыслителей-энциклопедистов к тем мощным первобытным силам, что бушуют в глубинах им доселе неизвестной России. Эта весть стала сенсацией для тех, к кому императрица обращалась в своих письмах. В поступках таинственных людей, называющихся «казаками», они, возможно, вдруг увидели воплощение своей философской концепции о простом «природном» человеке, чьи добродетели так любил превозносить их рупор Жан-Жак Руссо. А факт, что суровый вождь бунтовщиков казак Емельян Пугачев заявлял повсюду, что является (поскольку выдавал себя за Петра III) супругом царицы, добавлял почти скандальной пикантности в ситуацию, и без того привлекающую пристальное внимание.

Из массы преувеличений и откровенных фантазий, возникших вокруг великого казачьего и крестьянского бунта и вокруг личности самого Пугачева, мы сейчас попытаемся убрать некоторые неточности, которыми изобилует бульварное чтиво, оставив лишь достоверные факты. Но даже на страницах такого рассудительного историка, каким является автор труда о казаках Лесюр, лишенный поэтических преувеличений рассказ тех событий не требует литературного приукрашивания. «Если бы храбрый характер и смелый замысел, а также в ряде случаев проявление жестокости и зверств делали разбойника достойным того, чтобы войти в историю, никто не заслуживал бы такой сомнительной чести больше, чем объект данного повествования» (Лесюр. История казачества).

Емельян Пугачев, которого в России принято чаще называть уменьшительным именем Емелька, родился в 1740 или 1742 году на Дону, в казачьей станице Зимовейская. С ранней юности он проходил службу в казачьем полку, в который данный округ должен был направлять новобранцев по существующим тогда квотам, участвовал в различных кампаниях, в том числе в снискавшей славу для армий Елизаветы Семилетней войне с Пруссией 1756–1763 гг. (в качестве ординарца), а также в войне против турок, где в 1770 г. в чине хорунжего участвовал в осаде и взятии Бендер. В результате ссоры со своими командирами Пугачев был вынужден дезертировать из армии[100]. Он прятался на территории Польши, а затем, по слухам, в православном монастыре у границы с Россией.

В окрестных селениях создали многочисленные общины религиозные сектанты, известные как раскольники или староверы. Эти люди представляли собой тип своего рода «пуритан» русской церкви. Главным принципом их веры было бескомпромиссное отрицание реформ, которые Петр I Великий ввел в ритуалах греческой православной церкви[101]. Трудно поверить в то, что простой казак Пугачев имел глубокое понимание о духовных противоречиях, расколовших Россию. Однако его мятежная натура помогла ему найти сторонников среди раскольников, которые в связи с твердым отказом выполнять правительственные указы, касающиеся политических и религиозных вопросов, подвергались постоянным преследованиям.

И, помимо всего прочего, староверы гордились тем, что с буквальной точностью следовали учению Нового Завета. Любимыми в Библии у них были строки, утверждавшие, что «среди последователей Христа не должно быть первого или последнего».

Для того чтобы остановить распространение идей раскольничества, на деятельность их проповедников были введены все возможные виды ограничений. Во многих местах им запрещалось иметь собственность, а там, где это было разрешено, они платили двойные налоги. Раскольники, подобно евреям, носили одежду особого покроя[102]. Эти меры привели к обычному для религиозных преследований результату: численность раскольников росла, как и их религиозный фанатизм.

В старых провинциях Украины после реформ Петра I Великого, который, желая править «единой империей», ввел единообразие отправления религиозных обрядов и ритуалов[103], православная церковь сумела заставить своих оппонентов замолчать и покориться. Раскольники же покоряться не хотели.

В отдаленных провинциях России, вдоль границ с Азией, особенно среди яицких казаков (река Урал прежде носила название Яик. Отсюда произошло и наименование для казаков, селившихся вдоль берегов этой реки. Название Урал было навязано императорским указом в качестве наказания после того, как восстание под предводительством