Пугачева было, наконец, подавлено), вольные традиции которых противились любым ущемлениям личной свободы, нашли убежище множество раскольников. Бежав от преследований, они нашли здесь благодарную почву для своего учения.

Возможно, вместе с одной из таких групп Пугачев прибыл в приграничные области, где оказался в хорошо знакомой ему обстановке[104]. Здесь ему был обеспечен теплый прием и как раскольнику, и как казаку, успевшему пострадать за свободу и воспротивившемуся суровой дисциплине, царившей в станицах на берегах Дона.

Даже если мы допустим, что религиозные верования Пугачева были искренними, то поведение, которое характерно для него с этого момента, свидетельствует, что соображения морали мало увязывались с дальнейшими планами этого человека. Вскоре после прибытия на Яик Пугачев стал атаманом смешанного отряда казаков и жителей приграничья, которые под предлогом взимания денежных пошлин с купцов на самом деле, подобно шайке бандитов, занимались обычным грабежом. Какое-то время эти необычные пуритане продолжали «вредить египтянам» с большим успехом. В конце концов, больше характерно для бандита с большой дороги, чем для «революционера», занимающегося своим опасным ремеслом, то, что он заслужил честь быть пойманным и отправленным на суд в город Казань. Но вскоре из-за беспечности русских тюремщиков и благодаря помощи товарищей-раскольников ему удалось бежать.

С этого момента началась жизнь, благодаря которой Пугачев и приобрел свою странную и зловещую известность. Он намеревался как можно скорее вернуться к своим далеким товарищам на Яике и вновь возглавить недовольных смутьянов приграничья. Переодевшись матросом, Пугачев отправился в путешествие по реке Волге и ее притокам, пока она не вывела его к месту, откуда он мог бы отправиться в поселения близ Яицкого городка.

Казаки настолько идентифицировались с речными путешествиями по этой большой реке, что в труде Хаклюта «Путешествия» говорится о том, как английские торговцы и искатели приключений одной из компаний, работающих на территории России, называли своих матросов «казаками или лодочниками».

Его возвращение пришлось на подходящий момент. Русское правительство вновь попыталось ввести среди буйного местного населения этих редко заселенных территорий те же военные реформы, что и были введены для донского и днепровского казачества. Казачество нижнего Яика состояло из значительного количества беглых крепостных, а также беженцев, спасающихся от религиозных притеснений. Прежде всего эти люди ценили свободу.

Как и все истинные жители приграничья, яицкие казаки мало занимались земледелием. Скотоводство, охота и рыбная ловля на реке Урал (тогда Яик) позволяли гораздо более простым путем прокормить себя. К этим занятиям можно добавить выгодную эксплуатацию больших соляных копей на берегах реки.

Политика императрицы Екатерины везде, за исключением приграничных областей, опиралась на крестьянское население. Пусть и никто из колонистов-иностранцев не добрался до реки Яик, они создали целые поселения в Поволжье. Но это стало источником враждебного отношения к пришельцам со стороны местного населения, так как в процессе освоения этих земель многие земледельцы из местных лишились своих наделов в пользу иностранцев. Большинство последних были немцами по происхождению. Их потомки сохраняли свой язык и веру, и вплоть до Первой мировой войны (1914–1918) они жили бок о бок с местным русским населением, все еще разделяемые старыми раздорами.

Глупая и недальновидная политика правительства имперской Германии, направленная на то, чтобы оторвать от России этих колонистов, которым специально для этого предлагалось «двойное гражданство», незадолго до начала войны 1914–1918 гг. привела к тому, что через 150 лет (приблизительно) после основания таких поселений Германия сразу же лишилась инструмента своего влияния на этих территориях. Здесь вновь циничное неуважение правителей Германии к международным законам привело к тому, что наказание за это понесли, естественно, совсем не те, кто того заслуживал.

В то же время казаки вдруг обнаружили, что их оттеснили от обширных пастбищных земель, которые были нужны для их скота. Кроме того, в правительстве решили, что казаки должны посвятить себя «более цивилизованному занятию», и отменили субсидии, которые прежде выплачивались главам казачьих семей за участие в военных походах против соседних тюркских племен. Сильное влияние на казачество со стороны раскольников делало их фанатично религиозными. Церковные обряды часто становились причиной серьезных проблем с властями. Подобно боярам начала петровских времен, сектанты отказывались по религиозным соображениям бриться или коротко стричь бороды. Если военные власти отдавали указание о призыве на военную службу этих непревзойденных всадников в «гусарские» полки на время турецких войн, то первое, что делал командующий ими генерал (один из многих немцев на русской службе), был приказ, чтобы его бородатым подчиненным публично обрезали бороды на главной площади Яицкого городка. Его стойкая убежденность в том, что гусары не смогут вести бой, не имея усов, как это предписывалось немецкими правилами, вылилась в поголовное истребление во время вспыхнувшего восстания всех офицеров-иностранцев, занимавшихся набором новобранцев. И только подход регулярных войск тогда положил тогда конец мятежу. Вожди бунта, воспользовавшись поддержкой и одобрением со стороны казачества, легко сумели скрыться на близлежащих пустынных территориях.

В своей тайной ставке в казахских степях Пугачев присоединился к лидерам того мятежа. И пусть в глазах чиновников царицы он был лишь беглым заключенным, его авторитет в глазах староверов существенно вырос, так как он пострадал за веру. Полное пренебрежение к законам, защищающим интересы торговых караванов, лишь добавило ему уважения. Вскоре Пугачева избрали атаманом отряда «вольных товарищей» степи, которые, копируя обычаи и нравы Запорожской Сечи, провозгласили себя независимыми от всех властей. Проходящие мимо торговые караваны подвергались нападению под предлогом уплаты пошлины со всех, кто решится двигаться через их территорию. Организованное похищение скота у своих более мирных соседей также давало средства для безбедного существования.

В августе 1773 г. Пугачев, возможно, с целью более прочно закрепить лидерство среди своих буйных товарищей, а может быть, желая найти новые возможности реализовать свои честолюбивые замыслы, впервые испытал план, по которому он выдавал себя за убитого в 1762 г. царя Петра III. На первый взгляд невыполнимый, этот замысел, как оказалось, во многом сулил успех. Обстоятельства убийства того недостойного монарха, трон которого заняла его супруга Екатерина II, всегда оставались будоражащей воображение тайной для всего крестьянского населения России. Согласно ставшим популярными слухам (которые, однако, трудно считать достоверным историческим фактом), царь стал мучеником из-за того, что твердо решил улучшить жизнь крестьян. Среди староверов и некоторых других сект, которые во множестве процветали на русских приграничных территориях, этого царя особенно почитали и за ту снисходительность, которую он проявил к их собратьям за время своего короткого беспорядочного правления. О способе, которым императрица сменила своего бездарного супруга на троне, неизменно умалчивали в ее манифестах, которые зачитывали в отдаленных уголках империи. Стали ходить слухи, что законный