– Мам! – повторила Полли.

У тебя не должно быть нужды спрашивать, скажет он. Если ты не знаешь ответа, выходит, ты не знаешь меня.

Она знала ответ. Знала!

Но, с другой стороны, остальные глупые матери тоже считали, что все знают про свою семью.

А Джон Пол так странно говорил с ней по телефону, когда она спросила про письмо. Он ей солгал. В этом она была уверена.

И еще оставался вопрос с сексом. Возможно, он утратил интерес к Сесилии, поскольку вожделеет изменяющееся юное тело Изабели? Это смехотворно. Это отвратительно. Ее замутило.

– Ма-ам!

– А?

– Смотри! Ты проехала нужную улицу! Мы опоздаем!

– Прости. Проклятье! Прости.

Она ударила по тормозам, чтобы выполнить разворот. Сзади раздался яростный взвизг гудка, и сердце Сесилии замерло в грудной клетке: в зеркале заднего вида она увидела огромный грузовик.

– Дерьмо, – пробормотала она и подняла руку, извиняясь. – Простите. Да-да, я знаю!

Водитель грузовика явно не был готов ее простить и не убирал руку с гудка.

– Простите, простите!

Завершив разворот, она подняла взгляд и снова в знак извинения помахала рукой. На боку ее машины красовалось название «Таппервер», и ей не хотелось бы повредить репутации фирмы. Водитель опустил окно, почти наполовину высунулся наружу и с искаженным от гнева лицом колотил себя кулаком по ладони.

– О, ради всего святого, – пробормотала она.

– По-моему, этот человек хочет тебя убить, – заметила Полли.

– Этот человек очень груб, – сурово ответила Сесилия.

Ее сердце застучало быстрее, и она степенно повела машину обратно к студии танцев, по два раза сверяясь со всеми зеркалами и заблаговременно предупреждая о каждом своем действии.

Вот она опустила окно, провожая взглядом Полли, бегущую к студии: розовая тюлевая пачка подпрыгивает, изящные лопатки выступают, словно крылышки, под лямками гимнастического купальника.

Мелисса Макналти появилась в дверях и помахала рукой, подтверждая, что позаботится о Полли, как они и договорились. Сесилия ответила тем же и дала задний ход.

– Если бы мы были в Берлине и кабинет Кэролайн находился по другую сторону стены, я бы не смогла попасть к логопеду, – заметила Эстер.

– Верно подмечено, – согласилась Сесилия.

– Мы могли бы помочь ей сбежать! Спрятали бы ее в багажнике машины. Она не очень высокая. Думаю, она бы поместилась. Если только у нее нет клаустрофобии, как у папы.

– По-моему, Кэролайн из тех людей, кто способен сам организовать собственный побег, – предположила Сесилия.

«Мы и так уже потратили на нее достаточно денег! – мысленно добавила она. – И не собираемся спасать ее из Восточного Берлина!»

С этими ее безупречными гласными логопед Эстер производила устрашающее впечатление. Беседуя с ней, Сесилия всякий раз ловила себя на том, что выговаривает каждый слог край-не тща-тель-но, как будто сдает экзамен по дикции.

– По-моему, папа вовсе не смотрит на Изабель странно, – сообщила Эстер.

– Правда? – обрадовалась Сесилия.

Боже правый, ну и мелодраму она тут устроила. Полли опять что-то ляпнула не подумав, а она в мыслях уже перескочила к сексуальным домогательствам. Должно быть, она смотрит слишком много дрянных телепередач.

– Но как-то на днях, перед отлетом в Чикаго, он плакал.

– Что?

– Под душем. Я зашла к вам в ванную за маникюрными ножницами, а папочка плакал.

– И что, милая, ты его спросила, почему он плачет? – уточнила Сесилия, пытаясь не показать, как сильно ее волнует ответ.

– Не-а, – беззаботно ответила Эстер. – Когда я плачу, мне не нравится, если меня прерывают.

Черт побери! Окажись на ее месте Полли, она бы тут же отдернула занавеску и потребовала у отца немедленного ответа.

– Я собиралась спросить у тебя, почему он плакал, – уточнила Эстер, – но потом забыла. Задумалась о чем-то другом.

– Все-таки я не думаю, что он плакал. Должно быть, он просто… расчихался или что-то в этом роде, – предположила Сесилия.

Сама мысль о Джоне Поле, плачущем в ванной, казалась такой чуждой, такой невозможной. С чего бы ему плакать, если не из-за чего-то по-настоящему ужасного? Он не был слезлив. Когда родились девочки, его глаза определенно поблескивали, а когда неожиданно умер его отец, он повесил телефонную трубку и издал необычный слабый звук, как будто подавился чем-то мелким и пушистым. Но за исключением этого она ни разу не видела его плачущим.

– Вовсе он не чихал, – отвергла ее домыслы Эстер.

– Может, у него голова разболелась, – продолжила рассуждать Сесилия.

Впрочем, она прекрасно знала, что Джон Пол в последнюю очередь полез бы в душ, если бы на него обрушилась очередная изматывающая мигрень. Он предпочитал оставаться один, в постели, в темной тихой комнате.

– Э-э, мам, но папочка никогда не принимает душ, когда у него болит голова, – возразила Эстер, которая знала отца ничуть не хуже.

Депрессия? Казалось, вокруг гуляет чуть ли не эпидемия. На недавнем званом обеде половина гостей признались, что принимают прозак. В конце концов, с Джоном Полом иногда случались… периоды. Они часто следовали за мигренями. Бывало, где-то с неделю ей казалось, будто он живет на автопилоте. Он говорил и делал все как обычно, но с отсутствующим взглядом, как если бы настоящий Джон Пол на некоторое время вышел, оставив на своем месте весьма достоверную копию. «Ты в порядке?» – спрашивала его Сесилия, и ему всякий раз требовалось несколько мгновений, чтобы сосредоточиться на ней, прежде чем ответить: «Конечно. Со мной все отлично».

Но это всегда бывало временным явлением. Внезапно он возвращался, и Сесилия убеждала себя, что ей просто померещилось. «Периоды», вероятно, были всего лишь затяжными последствиями мигреней.

Но слезы в ванной! О чем бы ему плакать? Сейчас все было хорошо.

Однажды Джон Пол пытался совершить самоубийство…

Это знание медленно, с отторжением, всплыло на поверхность ее сознания. Она пыталась не думать об этом слишком часто.

Произошло это, когда он учился на первом курсе института, еще до знакомства с Сесилией. По его словам, у него тогда на некоторое время «отказали тормоза», и как-то ночью он проглотил целый флакон снотворных таблеток. Обнаружил его сосед по квартире, собиравшийся на выходных навестить родителей, но неожиданно вернувшийся домой.

– Что творилось у тебя в голове? – спросила мужа Сесилия, когда впервые услышала эту историю.

– Все казалось слишком трудным, – ответил Джон Пол. – И я вдруг подумал, что заснуть навсегда было бы самым простым выходом.