Днем я проснулась от аромата свежих роз и груш — золотисто-кремовый букет был настолько велик, что закрывал почти весь проем окна, но я все же смогла разглядеть дерево, покрытое выпавшим за ночь снегом. Идиллическая картинка напоминала предсвадебные приготовления невесты.

На тумбочке выросла горка фруктов, а рядом, на кружевной салфетке, трогательно притулилась китайская чашечка с серебряной ручкой на резном фарфоровом блюдце. Теперь я не была одинока, наоборот — необходима. Неужели обязательно стать несчастной, чтобы ощутить свою значимость и нужность? Почувствовав свое особое положение в жизни прекрасной Натали, я перестала хандрить. Мир вернул былую красоту, собравшись из разрозненных пазлов в единую картинку. Правда, в нем не было места лишь одному герою.

@

Она вошла в палату с двумя типами в зеленых бумажных халатах. Доктора задали короткие вопросы и, многозначительно переглянувшись, удалились. А она уже говорила с кем-то по телефону, перечисляя названия «чудодейственных» снадобий, которые должны поставить меня на ноги. Совсем как дирижер гигантского разноголосого хора, она раздавала указания, требовала и звонила, звонила, переворачивая с ног на голову мой скудный больничный быт. К полудню к нам потянулись курьеры с кульками лекарств и приспособлений, а затем массажисты, ортопеды, узкие специалисты и даже настоящий экстрасенс. Последний долго кружил вокруг меня, размахивая руками и бормоча себе под нос нечто похожее на заклинания. Леди По подолгу разговаривала с каждым из них, записывая длинные назначения, и опять звонила…

К вечеру следующего дня ее телефон раскалился до температуры кипения, только на этот раз от входящих. Звонили оттуда, где необходимость ее присутствия обусловливала обязательства перед «высоким искусством», подтвержденные многочисленными пунктами в некоем контракте. «Высокое искусство» не прощало пренебрежительного отношения. Оно могло отомстить, поставив жирный крест на renommée. Леди По начала раздражаться, отвечая на звонки коротко и сухо, путая значения прилагательных, сбиваясь с мысли и искоса поглядывая в мою сторону. Плохой знак.

В раннем детстве я уверенно называла мамой бабушку, а будучи подростком, страшно обижалась, считая мамину одержимость работой невнимательностью и даже холодностью к нам… У нас не было взаимопонимания и тепла, не было всего того, что естественно в отношениях любой матери и ребенка. Мама парила в «высоком искусстве», обладая поистине энциклопедическими знаниями в той области, где не было места «слащавому сюсюканью», пусть это даже и единственный ребенок. Иногда мне казалось, что я мешаю ей своим существованием, например, задавая «глупые вопросы» или отказываясь заниматься музыкой, уроки которой ненавидела всей душой. Она отстранялась — презрительно хмурилась исподлобья, уходила в спальню, запиралась на ключ, и выманить ее оттуда не представлялось никакой возможности. Ее отчужденность рождала чувство вселенской вины и страха потерять ее. Тогда я забивалась в любой свободный угол и начинала рисовать, а если такого угла не находилось, я, как улитка, пряталась в свой мир, и вытащить меня оттуда могла только бабушка.

В конце концов прекрасная Натали не выдержала и объявила, что должна вернуться к священным камням Саамы. Далее последовало сухое перечисление фактов — долг превыше всего, да и подписанный контракт не предусматривает отлучки эксперта ее класса более чем на три дня. Правда, есть одно «но», которое конечно же перевешивает остальное: если я не обойдусь без нее, она вынуждена будет остаться. Это «вынуждена» тут же решило все в ее пользу. Я отпустила ее, умудрившись напоследок ощутить себя законченной эгоисткой. Оставалось только найти необходимые слова, чтобы соблюсти приличия. Не раздумывая, я уверила ее, что справлюсь, ведь мы с ней «одного поля ягоды» и работа для каждой из нас превыше личного… и так далее и тому подобное. Особенно удачно сложилось с фразой «так уж мы с тобой устроены». Она поверила моей «искренности» или заставила себя поверить.

Напоследок добрая Натали вытребовала с меня обещание продолжить работать над новой серией постеров, о которых я как-то написала ей. Меня покорили ее память и участие в моих творческих планах. Мысль о лицемерии я немедленно откинула, совершенно искренне признавшись в отсутствии условий и желания. Возражения не рассматривались — отсутствие планшета и компьютера, «тяжелые препараты», поврежденная кисть и еще несколько весьма важных условий вызвали у нее лишь снисходительную улыбку.

В этот вечер я впервые попыталась сесть.

@

Несколько дней спустя ко мне в палату вплыла медсестра, полненькая розовощекая девушка, держа наперевес белоснежную коробку, на которой латиницей серебрилось название бренда, известного любому дизайнеру. «Мамка прислала», — торжественно возвестила она, распаковывая совершеннейшее из чудес графических гаджетов. Внутри что-то екнуло, и мне захотелось немедленно вскочить на ноги, нет… пробежаться босиком по полу, выплясывая все известные па и пируэты. Поистине царский подарок лежал рядом, призывно поблескивая полированным экраном. Я протянула руку и коснулась миниатюрной клавиши с графическим изображением опции «включить».

@

Артур навестил меня на шестой день после отъезда Натали. Как всегда возбужденный, готовый к скандалу или немедленному нападению, он ворвался с неизменной гвоздикой в руке. Я полусидела, обложенная скатанными из пледов валиками и подушками, и, свесив с кровати одну ногу, водила карандашом по поверхности планшета. От неожиданности златокудрый херувим вышел, видимо решив, что ошибся палатой. Правда, через некоторое время вернулся, чтобы атаковать.

— Ева?! Ты что, сидишь уже? — вскричал возмущенный принц.

— Привет, — поздоровалась я, как можно шире улыбаясь. — Как дела?

— Что значит «как дела»? — От его красоты не осталось и следа. — Я занимаюсь страховкой, бегаю по инстанциям… Деньги на исходе… а ты… — Он споткнулся и более спокойно закончил: — Ты же знаешь, что я без работы…

— Знаю, — кивнула я, — концовка у тебя получилась скомканной. Не произвела должного эффекта.

— Перестань стебаться, — отмахнулся он, — скажи лучше, почему эти мудаки не сообщили мне, что ты встала, начала говорить и вообще? А?

Я молча разглядывала его, пугаясь внезапного решения вслух перевести своего сюзерена в разряд «бывших». Он мял гвоздику, не зная, куда себя деть. Его взгляд упал на планшет.

— А это откуда? — Он вздернул брови, выражая таким образом удивление, смешанное с негодованием.

— Мама приезжала, — как можно безразличнее ответила я.

— Сюда? — Он удивился еще больше.

— Да, сюда, — подтвердила я.

— А кто ей сообщил?

— Я.

— Вот оно как… — протянул он и, зацепив взглядом высохшие розы, усмехнулся. — А цветы откуда? И наша посуда… я не понял… это же из нашей квартиры!

— Тоже мама.

— Я не понял, где она взяла нашу посуду?! — закричал он, окончательно расправившись с гвоздикой.