– Был, – задумчиво произнес Дронго, – и этому старику ужемного лет. Речь идет о Генрихе Соломоновиче Мильмане. Я вчера был у него дома,и он чувствовал себя не очень хорошо. Может, вы покажете его фотографию этомуразносчику газет. Я не уверен, что Мильман был вчера вечером у погибшейженщины. Он вообще чувствовал себя плохо.

– Мы проверим, – заверил его следователь. – У вас есть какие-нибудьновости?

– Нет, пока беседую с каждым из тех, кто мог знать Валиду.

– Ясно. Если у меня будут новости, я вам позвоню.

– А когда этот старик вышел из дома? В которому часу?

– Этого разносчик уже не видел. Было достаточно поздно, и онушел домой. До свидания.

Дронго убрал телефон и обернулся. На пороге стояла Фатьма.Ее способность передвигаться по дому бесшумно вызывала некоторое беспокойство.

– Вы следователь? – неожиданно спросила она.

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Я думала, что Борис привез следователя, – ответила Фатьма,– извините, я ошиблась.

Она повернулась, чтобы уйти.

– Подождите, – поспешил за ней Дронго, – почему следователя?Почему вы считаете, что Борис должен был привезти обязательно следователя?

– У них что-то пропало, – пояснила Фатьма, – и они оченьпереживают. Я вижу, как они переживают. Оба брата. А как они искали по всемудому. И как искали в бакинской квартире. Но они мне не говорят, что именно ищут.Они уже привозили людей, которые искали что-то с такими длинными приборами.

– Может, у Семена Борисовича были какие-то ценности? –осторожно предположил Дронго.

– Это был его дом, – пожала плечами женщина, – и здесь всесостоит из его ценностей. И мебель, и его машины, и посуда, все этопринадлежало ему.

Дронго скрыл усмешку. Конечно, для одинокой санитарки,живущей на другом берегу, этот дом был средоточием всего цивилизованного мира,набитый дорогой мебелью и дорогой фарфоровой посудой. Только она неподозревала, что речь идет о других ценностях.

– А ювелирные изделия Семен Борисович не держал в доме? –поинтересовался Дронго.

– Я никогда не видела, – ответила Фатьма, – все своиювелирные ценности он держал в шкатулке, в кабинете. Ключ был у Асифа. КогдаСемен Борисович умер, шкатулку забрал его племянник Асиф. Больше в доме не былоникаких ювелирных украшений. И еще одну цепочку он подарил мне за год досмерти.

– А может, в доме был какой-то тайник, в котором СеменБорисович прятал другие ценности?

– Я не знаю, – ответила Фатьма, – в этом большом доме многомебели и разных мест, где можно прятать. Но я знаю все такие места. Он ничегоне спрятал, все ценности оставил своим племянникам. Я слышала, как кричалаХуршида, но она говорила неправду. Семен Борисович был очень хорошим человекоми всегда заботился о всех своих родственниках. Он и Туфану много раз помогал…

В комнату вошел Борис, и она смутилась. Отвернулась.Извинилась и вышла.

– Что она говорила? – весело спросил Измайлов.

– Рассказывала, каким благородным человеком был ваш дядя.Она слышала вчера, как кричала ваша родственница.

– Неудивительно, – пробормотал Борис, – она кричала так, чтобыло слышно даже на улице.

– Фатьма решила, что я следователь. Она обратила внимание наваши поиски, ведь вы уже три месяца ищете этот алмаз. Вот она и решила, что выпривезли с собой следователя.

– Какая душа, – пожал плечами Борис и улыбнулся, – она такаяже наивная и чистая, как ее племянница, дочь ее брата. Только девочке четырегода, а ей сорок. Такой красивый ребенок.

– Мне звонил из Баку следователь прокуратуры, – сообщилДронго, – они нашли разносчика газет, который все время стоял у дома Валиды.

– Он видел, кто к ней заходил? – встрепенулся Борис.

– Говорит, что какой-то старик, похожий на иностранца.Больше чужих не было. Старик не смог открыть дверь из-за кодового замка. Онкому-то позвонил, и ему открыли дверь изнутри. Когда старик ушел, разносчик ужене видел.

– Неужели Мильман? – испугался Измайлов. – Он украл этоталмаз и убил Валиду? Неужели вы действительно думаете, что это сделал он?

– Не думаю. У него все эти годы была безупречная репутация.Человек в его возрасте обычно дорожит своей репутацией и не станет таккардинально меняться в восемьдесят лет. Хотя ваш алмаз мог свести с ума когоугодно, даже человека с такой репутацией. Правда, я больше верю в порядочностьлюдей, чем в силу денег.

Борис сел, провел рукой по лицу. Тяжело вздохнул.

– Я позвонил Асифу, сказал, чтобы он не откладывал свойзавтрашний вылет. Он себя очень плохо чувствует. Должен был прилететь сегодня,на наш совместный ужин, но не смог. Асиф твердо обещал прилететь завтра.

– Мне сказали, что у него высокое внутричерепное давление?

– Да. В детстве он перенес менингит, едва не умер. Вот с техпор у него и случаются приступы. А кто вам сказал про давление?

– Мильман. Вы же говорили, что ваш брат тяжело болен, и ярешил поинтересоваться, чем именно он болеет. Генрих Соломонович объяснил мне,что у вашего брата такое давление.

– И больше ничего не сказал?

– Нет. Больше ничего.

– Благородный старик, – пробормотал Измайлов, – дело в том,что у моего старшего брата не просто высокое внутричерепное давление. Он болен.У него бывают приступы эпилепсии. Тяжелые приступы, когда он может прокуситьсебе язык и залить кровью всю подушку. Поэтому он и не женат до сих пор,считает себя не вправе обманывать женщин. Боится, что этот недуг перейдет понаследству к его детям. Асиф принимает лекарство уже много лет, но иногдаприступы случаются. Особенно когда он сильно нервничает.

– Понятно. Он завтра прилетит?

– Да, обязательно. Вы знаете, как он встревожился, когдаузнал об убийстве Валиды. Умолял меня не ходить по городу и никому не открыватьдвери. Даже просил, чтобы я нанял себе телохранителей. Вот так он за меняпереживает.

– Что он думает по поводу ее смерти? Кого-то подозревает?

– Никого не подозревает.

– Ясно. Я хочу спуститься к вашей домработнице и поговоритьс ней еще раз, более обстоятельно. Только вместе с вами, иначе она будетчувствовать себя скованно.

– У нас строгие нравы, – улыбнулся Борис, – и в КраснойСлободе, и в Кубе. У нас нельзя, чтобы одинокая женщина беседовала с чужиммужчиной. Я еще удивляюсь, как она вообще решила заговорить с вами.