вторжение в североафриканскую провинцию Османской империи в 1911 году. Территориальные потери Османской империи после итальянского вторжения в османскую провинцию Ливия в 1911 году привели к более широкой мобилизации общественного мнения в мусульманских обществах от Индии до Западной Африки. Действия Италии были явным нарушением международного права, однако европейские державы не вмешались, чтобы осудить итальянцев и защитить законные права османов в международном праве. Индийские мусульмане мобилизовали свои силы, чтобы оказать давление на Лондон и заставить его вмешаться на стороне Османской империи против нарушения итальянцами международных норм, утверждая, что Великобритания, как крупнейшая мусульманская империя в мире, несет моральную ответственность за помощь османам. В манифесте, выпущенном мусульманскими студентами в Эдинбурге, цитируется строка из турецкой газеты, прежде чем обратиться к мусульманам с просьбой собрать пожертвования для укрепления османского флота: "Договоры придумываются европейскими державами, чтобы ввести в заблуждение и обмануть, чтобы быть разорванными и выброшенными, когда это необходимо". Именно в этот период османские вооруженные силы были названы последней армией ислама, лозунг, который будет повторен во время Первой мировой войны.

Во время мобилизации Османской империи против Италии османская элита утверждала, что выживание и сила Османской империи связаны с будущим ислама и мусульманского мира. Представление межимперских войн как столкновения цивилизаций и рас было распространенным способом восприятия, интерпретации и освещения международных отношений в первые два десятилетия XX века. Балканские войны 1912-1913 годов еще больше подтвердили убежденность османской элиты в том, что политика использования международного права для защиты своей империи не сработала. После двух лет ожесточенных боев, в ходе которых большое количество мусульманского населения было перемещено с Балкан во внутренние районы Османской империи, а также ряда массовых убийств, Османское государство было вынуждено уступить почти все свои европейские территории коалиции балканских государств. Это событие было воспринято в европейских консервативных кругах как необходимое изгнание варварских турок-мусульман из цивилизованной Европы, и во время болгарского военного штурма османской столицы Стамбула среди широкой европейской общественности возникло волнение по поводу того, что городу может быть возвращена его прежняя христианская идентичность. Сочувствие европейцев к резне, совершенной христианами против мусульманского населения на Балканах, привело к панисламскому восприятию нового "христианского крестового похода" Европы против мусульманского мира и к тому, что османская Турция должна была рассмотреть новую политику.

Балканские войны продемонстрировали значение государств, получивших независимость от османского владычества, таких как Греция, Сербия, Болгария и Черногория, в построении нарратива столкновения цивилизаций, поскольку они оправдывали свои войны утверждениями, что мусульманские османы не могут иметь никакого суверенитета на священных христианских землях Европы. Чувство разочарования от неспособности османской элиты обратиться к европейскому международному праву для защиты своего суверенитета и присутствия на Балканах выразил младотурецкий интеллектуал Селал Нури, писавший о расовой политике международного права накануне Первой мировой войны в книге под названием "Международное право с нашей точки зрения":

 

Существует не один, а два вида международного права. Один для нас, а другой для них, европейцев. Мораль и сознание Европы также не одно, а два. Одна никогда не сопереживает нашим страданиям и катастрофам. [В жилах каждого европейца течет римская кровь... Если сегодня поцарапать кожу любого европейца, то под ней можно обнаружить крестоносца".

 

Несмотря на разочарование османской элиты в неудачах своей стратегии защиты суверенитета с помощью европейского международного права, вплоть до начала Первой мировой войны османское правительство воздерживалось от продвижения антиимпериалистической и антиевропейской концепции халифата. Османская элита могла использовать несколько других нарративов для своей легитимности, таких как идеал цивилизованной империи или право наций в Европе. Но когда османское правительство вступило в Первую мировую войну на стороне Германской империи, и османские, и немецкие лидеры решили прагматично воспользоваться моральными претензиями и силой панисламистского общественного мнения и нарративов и объявили священную войну союзным империям в ноябре 1914 года. Османский призыв к геополитическому джихаду приглашал колонизированных мусульман к восстанию против Британской, Французской и Российской империй от имени халифата, одновременно заявляя о необходимости уважать суверенитет каждой нации или королевства, включая Персию и Афганистан. Мусульмане под властью Франции, России и Великобритании отвергли этот османский призыв к священной войне и служили своим империям в качестве солдат. Здесь следует отметить, что пресловутое османское провозглашение джихада было объявлено в контексте прочного официального союза с Германской империей, который рассматривался как знак принадлежности Османской империи к европейскому клубу империй. Таким образом, политика Османской империи во время Первой мировой войны иллюстрирует, как средняя держава может использовать несколько нарративов одновременно, синтезируя их, утверждая, что она принадлежит к Европе и поддерживает истинное международное право, одновременно объявляя европейские империи в Азии порочными и несостоятельными. Османское использование халифата в качестве инструмента ведения войны во время Первой мировой войны усилило антиосманскую расизацию как в Европе, так и в Америке, османы изображались как "ужасные турки", представляющие худшие милитаристские аспекты ислама.

После поражения османо-германской кампании в Первой мировой войне, по иронии судьбы, панисламизм продолжал использоваться для революционной дипломатии более эффективно бывшими лидерами младотурок и турецкими националистами в контексте большевистской революции и подъема вильсонианства. Большевистская революция дала более раннему социалистическому повествованию о мире более сильную государственную поддержку. Большевики продвигали нецивилизационный универсалистский нарратив, основанный на классовой борьбе. Но на ранних этапах революции, с 1918 по 1922 год, большевистские лидеры сами надеялись воспользоваться революционным потенциалом панисламской критики европейского империализма и претендовали на то, чтобы говорить от имени угнетенных мусульман и восточных народов, вступая в союз с османскими лидерами времен Первой мировой войны, которые после поражения находились в изгнании в Европе.

Официальный меморандум османского правительства на Парижской мирной конференции утверждал, что в соответствии с принципами Вильсона в Анатолии будет править большинство турок, но при этом подкреплял это утверждение аргументами в пользу цивилизованности мусульман и совместимости ислама с европейскими ценностями.

Османский меморандум был отвергнут великими державами с тезисом, что мусульманские лидеры Османской империи демонстрировали нецивилизованное и неевропейское поведение азиатов, и поэтому не заслуживали самоопределения. Используя аналогичный европоцентристский аргумент о цивилизации, Британская империя поощряла и санкционировала вторжение Греческого королевства в западную Турцию в мае 1919 года. Статья 142 Севрского договора, завершившего войну союзных держав с Османской империей, подписанного в августе 1920 года, описывала Османское государство как террористическое государство, подтверждая антимусульманский нарратив европейского цивилизационного превосходства.

Именно в этом контексте греческого вторжения в Анатолию и Севрского договора мусульманская элита Османской империи пыталась использовать панисламские нарративы при поддержке большевиков в своей борьбе против планов союзников по разделу османских территорий в 1919-1923 годах. Таким образом, панисламский идеал мусульманской солидарности должен был помочь турецкой войне за