бывшего министра иностранных дел Франции, который рассматривал исламскую веру как угрозу французскому колониальному правлению и западной цивилизации в силу ее врожденных особенностей.

Мусульманская критика европейской "идеологии цивилизаторской миссии" часто включала противоречия между благородными идеалами и насильственными практиками. Панисламский российский мусульманин Абдуррешид Ибрагим рассказывает о разговоре с французским путешественником в поезде по России: когда француз высказался о том, что поведение русских по отношению к мусульманам нецивилизованно и несправедливо, Ибрагим в ответ сказал, когда есть сила, не может быть и речи о правах и правде. Вы, французы, обращаетесь с алжирцами как с животными, оскорбляете их религию и нарушаете их права человека. Если такие "цивилизованные" нации, как Франция, виновны в такой степени несправедливости, угнетения и отсутствия ясного сознания, то что мы можем ожидать от русских?".

 

Панисламское повествование часто было связано с претензиями на права: Аль-Афгани стал защитником аргумента о том, что

 

Западные люди [gharbiyun], несмотря на свои альтруистические заявления, не пытаются улучшить жизнь на Востоке [shark] или сохранить права восточных людей, но продлевают отрицание этих прав. Западные люди говорят, что их присутствие на Востоке необходимо для защиты христианских и других меньшинств и для обучения свободе, но это обманчивые заявления.

 

Некоторые из ранних формулировок глобального мусульманского нарратива истории и цивилизации могут показаться очень суровыми по отношению к мусульманской практике и неудачам перед лицом европейского колониализма. Но даже самокритика в конечном итоге способствовала формированию современной панисламской идентичности. Например, в 1870-х годах Джамалуддин аль-Афгани на открытии Стамбульского университета обвинил мусульманские общества в создании условий для их колонизации и унижения, как объяснить, почему эти общества потеряли свои права под гегемонией несправедливых европейских законов, так и предложить решение: реформу и возрождение.

 

Братья мои, пробудитесь от сна забвения. Знайте, что исламский народ был [когда-то] самым сильным по рангу, самым ценным по достоинству. . . . Потом этот народ погрузился в легкость и лень. . . . Некоторые из исламских народов оказались под властью других народов. На них были надеты одежды унижения. Славная милла [нация] была унижена.

 

Это самобичевание и критика позволили привести аргументы в пользу прав женщин как необходимых для самосовершенствования мусульманских обществ в борьбе за свои права, как это видно из речи Аль-Афгани, произнесенной в Египте, в Александрии. "Невозможно выйти из глупости, из тюрьмы унижений и бедствий, из глубин тьмы и бесчестья, пока женщины лишены прав и не знают своих обязанностей". Паннационалистическая мысль поощряла и способствовала большому всплеску требований прав для мусульманских, африканских и азиатских женщин, часто в рамках дискурса двойной критики: женщины-интеллектуалы и их сторонники-мужчины критиковали колониальный и расистский дискурс, согласно которому отсутствие прав у женщин в их обществе было признаком неполноценности их цивилизации, и одновременно критиковали патриархальные обычаи и толкование религий, которые не позволяли женщинам иметь полные права.

Артикуляция и защита прав с помощью языков цивилизации, истории, религии и расы в итоге привела к эпистемологическому переформатированию мусульманского интеллектуального наследия, перекодированию его в набор терминов, концепций и проблем, которые были приемлемы для их воображаемой западной аудитории. Те мусульманские интеллектуалы, которые имели дело с тем же набором вопросов и проблем, таких как стигматизация их религии, социал-дарвинистские утверждения об отставании и упадке, а также расизация, создали нарративные черты в содержании панисламского дискурса цивилизации с 1880-х по 1920-е годы, которые до сих пор формируют большую часть современной транснациональной мусульманской мысли. В дополнение к светской идее исламской цивилизации, панисламские интеллектуальные сети создали сюжет об унижении мусульман западной гегемонией, в противоположность прошлым славам, выражая волю к восстановлению достоинства мусульманского мира в будущем. Они также создали историческое сознание вечного конфликта между мусульманским миром и христианским Западом, что не было исторически достоверным. Одним словом, современное мусульманское повествование о земном шаре не возникло в результате созерцательного процесса, когда интеллектуалы имели роскошь сформировать конгресс и поделиться интерпретациями сложных процессов империи, расизма и глобализации. Она формировалась в течение полувека с 1880-х по 1920-е годы в крайне политизированном контексте, с постепенными изменениями, с целью добиться прав для дискриминируемого мусульманского населения либо в условиях европейского имперского правления, либо в рамках международного права. Тем не менее, явно прослеживается постепенный сдвиг, который в конечном итоге выглядит как тихая революция, резкая смена парадигмы. К началу ХХ века опыт имперской глобализации способствовал появлению основных тем и контуров, таких как история общей истории всех мусульманских обществ в мире, отличных от европейских христиан, индусов и китайцев, троп золотого века и упадка, а также идея несправедливого/несправедливого обращения и унижения мусульманских обществ со стороны европейских колониальных держав.

 

Реформирование имперского мира через силу нарративов

 

Нарративы мира не являются политическими идеологиями, но они могут формировать, мотивировать и оправдывать политические образования, и они могут иметь избирательные связи с набором политических представлений. Первоначально сила панисламского нарратива была направлена на реформирование и лечение глобализирующегося имперского миропорядка, страдающего от различных форм расовой дискриминации и исключений. Всевозможные акторы могли использовать этот нарратив для своих политических проектов и требований прав в разных местах.

Некоторые европейцы, повлиявшие на формирование мусульманского повествования о земном шаре, симпатизировали своего рода расширению прав и возможностей мусульман как инструменту европейских имперских интересов. В 1883 году Уилфред Блант написал "Будущее ислама" - влиятельную книгу, в которой утверждалось, что Османская империя в конечном итоге будет изгнана из Европы из-за западной исламофобии и что крестоносный дух Европы превратит Стамбул в христианский город. Блант также утверждал, что Британская империя, якобы не имеющая той ненависти к мусульманам, которая была у австрийцев, русских и французов, может стать защитником исламского мира, не имеющего политического руководства. В покровительственном и имперском ключе Блант, казалось, заботился о будущем мусульман и их правах и представлял себе исламский мир в Азии под защитой британской королевы.

Панисламские, а также паназиатские и панафриканские цивилизационные нарративы никогда не были антизападными. Напротив, с точки зрения их нормативного содержания, они утверждали и универсализировали многие из провозглашенных универсальных ценностей, таких как самоопределение, расовое равенство, права гражданства и равенство перед законом. Панисламисты верили и выступали за справедливое применение международного права и создание международных организаций, таких как Лига Наций, которые не будут проводить дискриминацию между белыми христианами и небелым населением.

Никто из панисламистов не выступал за изоляцию мусульманских обществ ни от немусульманских азиатов и африканцев, ни от Запада. На самом деле, их изложение мировой истории утверждало, что человечество выиграло от вклада каждой цивилизации и от взаимосвязи культур, религий и рас. Их возражения касались, главным