Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пахло дымом и затхлостью, а курящаяся смесь трав раздражала горло. Как и запах тела, которое редко моется.
Венда остановилась за порогом и вежливо пыталась не пялиться и не так очевидно разглядывать все вокруг. Ведьма подошла к каменному столу и начала перекладывать свитки коры. Мертвого грызуна она отложила в сторону.
Оборотень оперся о косяк. Краем глаза молодая знахарка видела, что он разглядывает ее со странным выражением лица.
– Я пришла за советом, – начала она, когда стало понятно, что эти двое не начнут разговор первыми. – Я принесла плату, – она протянула корзинку, накрытую идеально чистой салфеткой.
– Знаю, – буркнула ведьма. Венда видела только горбатую спину и редкие белые волосы. Старуха положила одну из записей на мертвую крысу и медленно повернулась.
– Дочь хранителя, – буркнула она, по-видимому, наслаждаясь звучанием этих слов. – Пришла сюда просить, да? Не можешь помочь своему дорогому другу…
Она повысила голос, но Венда не спросила, откуда она знает. Нет, она не доставит ей такого удовольствия, хоть четвертуйте.
Старуха злорадно уставилась на нее.
– Я не помогу тебе, – сказала она с отвращением.
Венда ожидала этого. Она знала, что ведьма ненавидит хранителя, как и он ее. И что она вынуждена будет просить. Но не думала, что это будет настолько трудно.
– Это потому, что я дочь хранителя? – произнесла она. – У нас даже не одна кровь.
Ведьма повернулась к столу и снова начала перекладывать свитки.
– Не помогу, – повторила старуха, даже не скрывая своего удовольствия.
Для нее аудиенция была закончена.
Несмотря на это, Венда не двинулась с места. Где-то глубоко внутри медленно нарастала злость. Девушка повернула голову и встретилась взглядом с золотыми глазами, глядящими на нее из-подо лба.
Она гордо выпрямилась.
– Хранитель был ублюдком, – сказала она громко, – но если бы был жив, помог бы этому человеку. Хотя бы чтобы показать, что он единственный знает, что нужно делать.
Волкоглазый усмехнулся на эти слова. Глянул на старуху.
Ведьма повернулась неожиданно быстро и с яростью.
– Ни хрена бы не помог! – прорычала она. – Старый дурак! Он и понятия бы не имел, что убивает его крестьянина!
Венда стиснула зубы.
– Ну а ты знаешь? – она с вызовом вскинула голову.
Старуха злобно прищурилась. Она открыла рот, словно хотела что-то сказать, но тут же закрыла его. И хотя это казалось невозможным, она была еще злее.
– Мне плевать на это дерьмо.
– Так и думала, – Венда позволила себе каплю насмешки в голосе. – Ты не знаешь. Зря я сюда пришла. Ты бесполезна.
Она спокойно повернулась и вышла из избы, по пути толкая плечом волкоглазого, который и не собирался уходить с дороги. Не оглядываясь и кипя от злости, она направилась в лес.
Высокий мужчина и горбатая женщина стояли на пороге и провожали ее взглядом.
– Я говорила, что она с придурью? – фыркнула ведьма. – Нужно было ее уничтожить.
– Тихо, – отрезал человек-волк. – Не тебе это решать.
Старуха буркнула еще что-то под нос, а потом замолчала.
– Она принесет беду, Волчок, – добавила она через минуту, вырывая своего спутника из раздумий. – Зачем ты вообще пришел? За ней? Интересно, как ты ее заставишь…
– Я не намерен ее к чему-нибудь принуждать, – прервал он ее, не давая продолжить. – Подожду. Сама захочет это сделать.
Ведьма с презрением фыркнула и сплюнула на клумбу.
– Дурак ты, Волчок! Это не она, повторяю тебе. Это не она.
Мужчина улыбнулся и молча последовал за знахаркой. Он еще слышал за спиной бормотание старухи, проклинающей хранителя до шестого колена.
До первых деревьев добежал уже не человек, а серый волк с золотыми глазами хищника. Легким, неспешным шагом он последовал за запахом, который вился между соснами, отмечая дорогу, по которой пошла девушка.
* * *
Солнце уже село, и над долиной мягко опускались сумерки. Стемнело, когда Костьян и Тинне отправились, как и каждый вечер, зажигать фонари вокруг деревни. Они делали это почти механически, разговаривая об обыденных вещах, пока не зажгли последние фонари, замыкая круг, и двое мужчин, также по привычке, направились в корчму за кружкой пива.
На лавке перед корчмой сидела Сталла, закутанная в шаль, и глубоко вдыхала холодный воздух. Пахло горами, весной, соснами и обещанием лета.
Пахло прошлым, воспоминаниями горячей любви, семейного счастья и спокойствия, которые уже не вернутся. Хотя она знала об этом давно, осознание пришло к ней только сейчас.
Ближайший фонарь бесшумно погас, и на лавке стало намного темней. Легкий ветерок принес запах свежей травы и крики жаб в озере, свидетельствующие о том, что весну сменяет лето. Сталка любила их кваканье. Оно ассоциировалось у нее с чем-то приятным. Ах да, с ночными встречами у воды. Тайными, вопреки воле родителей и рассудку. Но сколько же было в них любви, тайн и возбуждения…
Это все прошло.
Она вздрогнула, когда свет далекого фонаря, в который она непроизвольно всматривалась, неожиданно погас, вырывая ее из раздумий. На краю тени что-то пошевелилось. Инстинкт и опыт жизни в долине предостерегающе закричали в ее голове, но хотя все говорило ей, что она должна убегать, она не могла двинуться с места.
Потому что знала, кто ждал ее в темноте.
Вместо того чтобы отступить в корчму, она шагнула вперед.
– Не бойся, – прошептала она достаточно громко, чтобы он услышал, и настолько тихо, чтобы не испугался.
Светивший где-то сбоку фонарь ослепил ее, однако Сталка была уверена, что невысокая фигурка все еще притаилась поблизости.
– Не бойся, – повторила она. – Это я.
Ожидание повисло в холодном вечернем воздухе и на какое-то время замерло. Сталка ощущала неуверенность того, кто спрятался в темноте, и с удивлением поняла, что сама совершенно спокойна.
Кваканье жаб затихло.
Небольшой сгусток тьмы пошевелился и за мгновение превратился в подростка, который остановился за границей света. Фигура была нечеткой, но женщину поразил вид босых ног и потрепанных остатков одежды. Ее охватила тоска и злость одновременно. Как можно было это допустить! Тут, в горах!
– Сталка! – услышала она, как сквозь туман, где-то вдалеке.
Кто-то ее звал, и она чувствовала, что не в состоянии противиться этому зову.
Ребенок с грустными, влажными глазами с тоской смотрел на нее, но зовущий издалека голос был сильней.
– Сталка!
Она с трудом пробудилась.