– Что, если у меня не получится? Что, если примирение между ними уже невозможно?

Король был непреклонен.

– Я доверяю вашим талантам, моя дорогая. Работа королевы – быть миротворцем, это одна из главных ее задач. А коли вы не смогли дать мне сына, то хотя бы попытайтесь вернуть дочь.

Аделиза вздрогнула, как от резкой боли. Слова мужа были равноценны удару.

– Как пожелаете, сир, – выговорила она, едва справляясь с головокружением. – Я велю, чтобы немедленно начали собирать вещи в дорогу. – И вопросительно глянула на Генриха. – Вы напишете ей?

– Да, сию же минуту.

Он потопал из покоев тяжелой от гнева и несгибаемой воли походкой. Королева Англии закрыла глаза и прижала пальцы к вискам. Потом она взяла себя в руки и принялась раздавать прислуге указания насчет багажа. Если занять ум практическими вопросами вроде того, что ей понадобится в дороге и сколько времени займет путешествие, если касаться только внешней стороны жизни, то тогда она справится.

Когда Аделиза, одетая для поездки, появилась во дворе, возле смирной кобылы ее уже поджидал Вилл Д’Обиньи. Лошадь была вычищена так, что бока блестели как шелковые. Рыцарь ласково поглаживал ей нос и что-то приговаривал. У Вилла на бедре висел меч, а подбитую мехом дорожную накидку скрепляла на плече круглая золотая брошь. Поскольку он, как и другие молодые рыцари при королевском дворе, представлял там отца, к тому же был человеком надежным и в данное время ничем другим не занятым, честь сопровождать королеву выпала ему. Его широкие скулы окрасил румянец, когда он поклонился ей и помог подняться в седло. Королева поблагодарила его любезно, но рассеянно; она почти не обратила на него внимания.

Вилл повернулся к своему жеребцу, и в этот момент во двор вышел Бриан Фицконт. Он заторопился к ним с крайне озабоченным лицом. Поклонившись Аделизе, Бриан выпрямился.

– Госпожа, я только что узнал от короля новости об императрице. Как это ужасно!

Его беспокойство кое-что напомнило Аделизе.

– Действительно, печальное известие, – согласилась она. – Вы хотели что-то сказать мне, милорд?

Ее тон был мягок, но в нем слышалось предупреждение. До свадьбы Матильды Аделиза иногда замечала, что между падчерицей и Брианом существует некая связь. Ничего явного, конечно, и ни разу не нарушили они правил приличия, тем не менее связь чувствовалась – что-то вроде мимолетного дуновения.

Бриан отступил на шаг и кивнул:

– Зная ваше доброе сердце, я прошу вас о милости: передайте императрице мои наилучшие пожелания и скажите ей, что я молюсь о ней.

– Мы все о ней молимся, – ответила королева, – но ваши слова я передам ей. – Она подобрала поводья. – Господин Д’Обиньи, я готова.

Вильгельм знаком скомандовал кавалькаде трогаться, и Аделиза все внимание направила на свою кобылу, так что больше не видела и не слышала Бриана Фицконта. Положение критическое и без того, чтобы искать осложнений.

Руан, сентябрь 1129 года

Увидев Матильду, Аделиза пришла в ужас.

Лицо падчерицы было расцвечено фиолетовыми и желтыми пятнами заживающих синяков, передвигалась она со скованностью и медлительностью старухи. Однако в ее глазах светился яростный вызов, и королева Англии припомнила однажды виденную ею дикую кошку, которую загнали в угол и которая, несмотря на страх и боль, продолжала сопротивляться.

– О, моя милая! – Все еще в накидке и сапогах для верховой езды, мачеха пересекла комнату и обняла Матильду. – Что же с вами было?

Падчерица напряглась в ее объятиях и тихо ойкнула, и тогда Аделиза отступила.

– Что-то не так?

– Ребра… – поморщилась Матильда. – Они еще не зажили.

– Ребра? – Аделиза смотрела на нее с возрастающей тревогой.

Матильда пожала плечами:

– Им досталось не больше, чем остальным частям моего тела.

Ее мачеха потеряла дар речи. У нее не укладывалось в голове, что Жоффруа Анжуйский мог сделать такое с Матильдой, тем не менее доказательство у нее перед глазами. И она не могла не чувствовать себя виноватой: ведь по просьбе Генриха старательно уговаривала падчерицу согласиться на брак.

– О, дорогая моя, – повторила она, и слезы полились по ее щекам.

Глаза Матильды оставались сухими.

– Догадываюсь, что вас прислал ко мне мой отец – хочет, чтобы вы образумили меня.

Она жестом пригласила мачеху садиться и сама опустилась на подбитую шкурами скамью, пристроив рядом трость с рукояткой из полированного агата. Слуги принесли душистой воды, чтобы Аделиза вымыла с дороги руки. С королевы сняли сапоги и надели ей на ноги изящные вышитые туфли. Ей поднесли вино и маленькие пирожки.

– Да, меня прислал ваш отец, но это не единственная причина. – Покинув свой стул, она подошла и села на скамью рядом с Матильдой так, что их колени соприкоснулись. – Я здесь, потому что волновалась о вас. И теперь волнуюсь еще больше. – Она взяла ладони падчерицы в свои. – На вас нет обручального кольца.

Матильда вздернула подбородок:

– Я не вернусь к нему.

Аделиза обернулась и велела придворным уйти – вежливым, но не допускающим возражений тоном.

– Не вернусь, – повторила Матильда, когда за последней камеристкой закрылась дверь.

В очаге плясал огонь, потрескивали дрова. Со стороны сцена могла показаться самой мирной: две женщины сидят за дружеской беседой. Однако Аделизе казалось, словно ее вот-вот подхватит и унесет злая буря. И как же ей поступить? Генрих приказал ей убедить дочь помириться с мужем, но она понятия не имеет, как приступить к этому и надо ли вообще это делать.

Аделиза заметила, как грубы и сухи руки Матильды – за ними не ухаживали, а ведь это так не похоже на ее падчерицу, которая всегда считала необходимым следить за собой и выглядеть наилучшим образом перед подданными. Аделиза достала из своего дорожного ларца склянку с мазью и сняла крышку. Женщин окутал тонкий травяной аромат. Положив себе на колени одну ладонь Матильды, она стала втирать в ее кожу содержимое склянки. С особым усердием Аделиза увлажняла трещинки между пальцами.

– Поговорите со мной, – мягко произнесла она. – Я не смогу вам помочь, если вы не расскажете мне все.

Матильда не отвечала. Мачеха подняла голову и увидела, что у падчерицы дрожит подбородок.

– Поплачьте, вам станет легче.

Матильда покачала головой.

– Больно плакать, – выдавила она натужным шепотом, но плотина уже была прорвана: из ее груди вырвался всхлип, потом еще один и еще – не столько плач, сколько болезненные рывки грудины, которые не приносили облегчения, и Матильде пришлось обхватить себя за ребра из страха, что их разорвет.

Мачеха приникла к ней в сочувственном объятии. У нее тоже вскипали слезы, но она старалась сдерживаться и не думать о том, в каком положении сама оказалась, зная, что не вынесет двойного бремени.