– Эта тьма сотрет ухмылку с твоей физиономии и поглотит саму землю у тебя под ногами. Йоти идет.

Стражник презрительно фыркнул.

– Бабушкины сказки! Суеверие!

– Так это суеверие загнало животных в море? Суеверие убило одного из вас? И, конечно, суеверие привело сюда твоего губернатора? – Она снова повернулась к Адори. – Нам пора.

Короткий свист, и пленников подняли на ноги. Доче подвела нас к ним. Ана отвернулась, и Люпе тут же бросилась к отцу и обняла его.

– Сейчас не время. – Губернатор разнял ее руки. – Крепись, Люпе.

Он устало посмотрел на меня.

– У тебя ведь есть что-то, принадлежавшее моей дочери?

Медальон. Я сняла его, и Люпе протянула руку.

– Как ты узнал, что он у Изабеллы? – спросила она.

– Изабеллы? – Адори пристально посмотрел на меня. – Ну конечно.

Секрет раскрылся, и с моих плеч как будто упала ноша, но я напряглась, ожидая наказания за обман. Наказания, однако, не последовало. Похоже, губернатора занимала только собственная дочь.

– Надень его, Люпе. И никому больше не отдавай. Это часть нашей истории.

Я завернула Мисс Ла в губернаторский мундир, чтобы не трепыхалась, и мы заняли свое место в построении. Как пленников, нас определили в середину длинной процессии. Дорогу Ана, похоже, знала. Судя по звездам, мы направлялись на юг – через Марисму, прямиком в Громеру.

О незаконченной карте в сумке, как и об оставшемся лишь наполовину обследованным острове, я старалась не вспоминать, думая лишь о том, что каждый шаг приближает меня к Па. Какой бы прием ни ожидал нас в Громере, нужно обязательно вытащить его из Дедало.

Определить в темноте численность Изгнанных оказалось нелегко. По меньшей мере человек пятьдесят, и все с холщовыми мешками и плетеными сетками со скудным скарбом. Все они верили, что Йоти существует на самом деле, а в бухте Громеры ждет корабль, готовый увезти их в далекие дали. Как же они поведут себя, когда столкнутся со стражниками на границе и узнают, что корабль сгорел? Никто из пленников ничего им не сказал, а я, не решив окончательно, на чьей стороне сама, не горела желанием привлекать к себе внимание.

Люпе отмалчивалась, хотя обычно ее было не остановить. Держалась она скованно и не спускала глаз с широкой спины шедшего впереди отца. Я обняла ее свободной рукой.

– Почему он не разговаривает со мной? – негромко, почти шепотом спросила она и, шмыгнув носом, на секунду зажмурилась. – Я… Я думала, может, что-то изменится.

Ответа у меня не было.

Ночь выдалась необычайно ясной. Созвездия обозначились с удивительной четкостью, и лунное притяжение ощущалось особенно сильно. Что-то происходило в самом воздухе, через который мы шли. Он был живой, напрягшийся и грозный, и сам остров словно оказался в тисках сил, пришедших в движение под моими ногами.

Всю ночь нас преследовал ветер, и болото тянуло в себя. Отличить опасную трясину от воды или воду от суши в темноте было трудно, и я выискивала глазами малейшую рябь, появление которой означало, что мы на опасной территории.

Начали уставать ноги. Я думала о Пабло, оставшемся в черном лесу с волками, которых Доче назвала тибиценами. Думала о Кате. А потом Мисс Ла высунула голову и клюнула меня в щеку.

Время шло час за часом, и шаг наш замедлялся, а мысли уходили все дальше в сторону. Урчал живот, а в голове сплелись обрывки рассказов Па, мамино лицо и певучий голос Габо.

– Ты как? – спросила Доче, когда я едва не зацепилась ногой за корень.

– Ммм, – промычала я, не решаясь заговорить.

– Держи. – Она протянула что-то Люпе и мне. – Это корень одуванчика. Поможет взбодриться.

Корень оказался жесткий и горький на вкус, но через какое-то время усталость отступила, а мир прояснился. Я прищурилась от бледного утреннего света и, оглядевшись, увидела, что мы идем вдоль высохшего русла.

Я пошарила в сумке, нашла карту. Грязная, потертая, мятая, как моя туника, но еще годная. На этой стороне острова река могла быть только одна – Аринтара. Впереди лежало последнее болото.

Обойдя его, мы выйдем к Аринтану, а там уже и до дома рукой подать. До дома и Па…

– Ух! – Я наткнулась на шедшего впереди мужчину.

– Тише! – шикнул он.

Адори повернулся к Доче.

– Что случилось?

Девушка застыла в напряженной позе, словно готовая в любой момент сорваться с места.

– Слышишь?

Я потерла ушибленную голень. Прислушалась. Ничего, только шелест черных деревьев, но другие Изгнанные тоже напряглись, и все всматривались в чащу справа от нас. Взрослые осторожно выдвинулись вперед и с оружием наизготовку растянулись в шеренгу. Мисс Ла проснулась с громким кудахтаньем, заскреблась и отчаянно захлопала крыльями.

Я решительно сунула ее под мышку. Кровь как будто искрила от корня одуванчика, но теперь каждый выброс энергии оборачивался страхом. Какое-то время все было тихо, а потом раздался шум, подобного которому я еще не слышала.

Громкий, раскатистый, с резким металлическим дребезжанием, от которого застучали зубы. Шум превратился в грохот, он нарастал и катился в нашу сторону, заполняя собой черный лес.

Кожа покрылась мурашками, и что-то кисловатое подступило к горлу. Все внутри вдруг размякло, ослабло и стало разваливаться.

Ноги приросли к земле.

Рядом Люпе схватилась за живот.

– Это они! – простонала она. – Чувствуешь?

– Они выворачивают вас наизнанку, – вставила Доче. – Тибицены.

– Но ведь их не существует, – возразил губернатор.

Его связанные руки дрожали.

– Их не может быть!

– Ты что-то знаешь о них, папа?

Ответить он не успел. Доче обернулась, вскинула клинок и рубанула по веревке, связывавшей руки губернатора.

– Беги. Возьми их с собой. Идите прямо через болото, так быстрее. Держитесь реки. Живей!

Адори схватил Доче за руку и со всей силы сжал ее запястье.

– Я останусь.

Рядом с нами вдруг возникла Ана.

– Не тронь мою дочь!

– Я говорю ей, что останусь и буду драться вместе с вами.

– Папа? – неуверенно выговорила Люпе.

Ана вскинула бровь.

– Это и мой остров, – прошипел губернатор. – И неважно, нравится тебе это или нет, я буду защищать его.

Секунду-другую они смотрели друг на друга, как два пса перед схваткой. Потом Ана сняла с пояса меч и протянула ему.