– А вот и нет, – Ксения была совершенно серьезна. – Телефоны прослушиваются и очень даже часто… Только не у всех. Обычного человека трогать не будут. А вот если человек засветился, если у него кто-то повис на хвосте, начал им интересоваться – тогда пожалуйста, за милую душу. В общем, я хочу сказать одно: живи в свое удовольствие, потихоньку делай все, как мы договорились, и ничего не бойся. Скоро мы с тобой будем ездить на «роллс-ройсах». Только не забывай: Кирилл – очень опасный человек.

Они оделись и вышли на улицу. Короткий зимний день катился к вечеру. Кругом мелькали силуэты прохожих с облачком пара у рта. Зажглись фонари.

– Да, вот еще что, – вспомнила Ксения на прощанье. – Когда будешь связываться с посредниками, пиши от моего имени. С самого начала поясни, что ты мой переводчик.

– Это и так понятно.

– Видишь, все тебе понятно, – Ксения подхватила шнурки Нининой вязаной шапки и завязала их бантиком. – Потому что ты настоящий профессионал. Значит, все у нас с тобой получится.

Как все-таки странно ведет себя Кирилл, рассуждала Нина по дороге домой. Разве можно так безрассудно доверять человеку, который год за годом наблюдает, как мимо проплывают десятки тысяч евро? А может, Кирилл не так уж и доверяет? Как знать, не припас ли он секретное оружие, которое при необходимости сработает и сотрет в порошок и Ксению, и Нину, и любого, кто окажется у него на пути? А что, если Ксения решила использовать Нину как приманку, чтобы посмотреть, как подействует это секретное оружие? Нет, такого быть не может. Ведь не зря она попросила Нину вести переговоры от ее имени. Нина – исполнитель чужого плана, и Кирилл не станет ей мстить.

Когда Нина вернулась домой, мать сидела у себя в комнате и торопливо стучала по клавиатуре, потемневшей от старости. Нина знала, что через неделю мать сдает статью, с которой уже сильно затянула. От этой статьи зависело, дадут ли ей очередной грант на экспедицию. Из-под двери комнаты просачивался сизый сигаретный дым. Ужином в доме не пахло, но Нину это не смущало – после китайского обеда о еде можно было не думать по крайней мере до утра.

Не поздоровавшись с матерью, она чуть слышно прошелестела к себе, включила компьютер и открыла почту. Погруженная в работу Зоя Алексеевна даже не заметила, что кто-то открыл дверь и вошел в квартиру.

* * *

В первую неделю после той исторической встречи в Нининой жизни вроде бы ничего не изменилось. Она, как и прежде, вставала в кромешной темноте, варила кофе, поспешно завтракала, боясь опоздать на первую пару, ехала на метро с пересадкой через пол-Москвы, перебегала улицу на красный свет. Неслась по гулкому коридору, расстегивая на ходу пальто, и врывалась в аудиторию, где из десяти студентов ее поджидало трое, да и те дремали за партами, подперев голову.

Но за привычным и обыденным скрывалось ожидание великих перемен, которые Нина не торопила – сами наступят.

Лусия, испанская коллега Кирилла, мгновенно уловила Нинин намек. Лусия включилась в игру так быстро и охотно, что Нина заподозрила: а не ждала ли она этого письма уже давно? Доля Лусии тоже возрастала: теперь она могла брать с испанцев, сколько пожелает, и не отчитываться перед русским шефом.

К середине зимы в Нинином еженедельнике появилась запись длиной в несколько страниц. Это был список детских имен и фамилий, обозначенных номерами от одного до двенадцати. Рядом с фамилией – дата рождения, краткая медицинская информация и прочие полезные сведения. Фамилии диктовала Ксения. Несколько раз Нине пришлось съездить с ней в Рогожин не по работе, а просто так, за компанию – кое-кого пригласить в ресторан, вытрясти из Ады новых детей. Все-таки испанцы требовали в основном маленьких, и свой человек в доме малютки, пусть даже такой кровожадный, как Ада, был необходим. Людмила Дмитриевна из департамента тоже была на подхвате: она давала информацию о детях повзрослее.

Задумываясь о списке, Нина трепетала. В голове, как в кассовом аппарате, мелькали цифры – сумма, которую она получит за каждого ребенка, умноженная на двенадцать. Когда Нина все подсчитала, записала результат и обвела шариковой ручкой, у нее закружилась голова. Такая цифра просто не умещалась в уме. Нина лихорадочно размышляла – про старую стиральную машинку, про кухню, где ни для чего не было места и все громоздилось на крошечном столике у окна – солонка и сахарница, банка с вареньем и другая банка – с гибнущей традесканцией, книжки, календарь, телефон, немытые чашки… А колбасу и сыр приходилось резать невозможным способом чуть ли не на весу.

Пролетели два дня, и постепенно цифра перестала казаться Нине запредельной. Цифра устроилась в мыслях надежно, распространяя вокруг себя приятное нутряное тепло. Теперь Нина занималась необычной работой: изучала личные дела испанцев, сортировала анкеты. Вскоре возле каждого ребенка появилась фамилия семьи, желающей побыстрее его усыновить.

Нина чувствовала себя вершителем судеб. Ее лихорадило, она спала урывками. Она и никто другой составляла пару «ребенок – родители» и собственноручно заносила в свой список, а потом эсэмэской пересылала Ксении. Нине казалось, что сквозь суету привычной жизни она различает зубчатый механизм судьбы, который постепенно приходил в движение – сперва медленно, пока Нина пыталась осознать происходящее и успокоить нервы, затем все быстрее и быстрее – когда ушли мейлы и эсэмэски и будущие родители прислали ей письма.

* * *

И вот настал день, когда колесо фортуны, запущенное легкой Нининой рукой, сделало первый оборот. Нине показалось, что по земле прошел гул, похожий на весенний ледоход или грохот поезда перед отправлением. Вздрогнула Нина, вздрогнула Ксения, вздрогнул водитель Витя, и вскоре мимо них один за другим, постепенно набирая скорость, потянулись вагоны.

Первые испанцы, приглашенные в Россию без участия Кирилла, приехали в конце января.

– Все хорошо, Ниночка, – напутственно говорила Людмила Дмитриевна. – Вот только у мальчика мать цыганка, а отец неизвестно кто. Прямо не знаю, возьмут ли такого твои иностранцы… – Она вздохнула и грустно посмотрела на Нину. – Ты им скажи, ладно? А то мало ли что…

А что – что? – думает Нина. Что тут особенного? Многие испанцы сами похожи на цыган. А эти к тому же андалусийцы – смуглые, кареглазые. И вообще – какая разница?

– У нас в Рогожине цыгане всегда были, – рассказывает Ада Митрофановна часом позже в доме ребенка. – С детства их помню. Мать моя, покойница, все пугала нас – со двора ни ногой, а то цыгане утащат. Боялись мы их – жуть. А чего бояться-то? Чужие дети им не нужны, своих цыганят чумазых девать некуда. Когда-то они были кочевыми, а потом советская власть запретила кочевать. Понастроили домов, а живут по старинке. Детей плодят одного за другим, всех оставляют, сколько ни народится, – это если баба замужем. А вот если в подоле принесет – сдают государству.

Во время своих странствий Нина не раз видела вдоль дороги цыганские дома – большие, богатые, но непременно с каким-нибудь несуразным изъяном – непропорционально высокие, с рядами бестолковых одинаковых окон, с дурацкими, ни к селу ни к городу, колоннами. Пузатые, как бабы на сносях. Ада утверждала, что в домах имелись ковры, дорогая посуда, домашние кинотеатры, компьютеры – все это считалось у цыган престижным. Зато туалет располагался на улице – обычный деревянный домик, воняющий на всю округу. Кругом валялся мусор, бродили тощие псы. На обочину выбегали чумазые дети, что-то орали, строили рожи проезжавшим автомобилям. Как-то раз в Ксенин джип запустили камень. Скорость была большая, камень отскочил, чиркнув по обшивке. Цыганята тут же исчезли, и останавливаться Ксения не стала.