после чего он опять написал ей в нежных словах, что «все устроится рано или поздно». Все случилось раньше, чем он ожидал. Четыре года спустя Бонапарты оказались сосланными, а величайший из них стал узником атлантической скалы.

В зрелые годы, когда Елизавета могла бросить взгляд назад на единственное приключение в своей жизни, с некоторой долей отрешенности, она признала Жерома таким, каким он был: нетерпеливым, добропорядочным, безответственным человеком без духовных запросов, и хотя Наполеон сумел разрушить их брак, она была достаточно объективна, чтобы восхищаться его гениальностью. Более чем через пятьдесят лет после того, как она была выдворена из Франции, Елизавета писала: «Он выбросил меня обратно в то, что я ненавидела больше всего на земле, в мою балтиморскую безвестность, но даже это не могло разрушить того почитания, которое я ощущала к его гению и славе. Я все-таки побывала императорской Бонапартой».

После жалкой капитуляции Жерома Наполеон продолжал попытки убедить Папу аннулировать его брак, мотивируя это тем, что он был недействительным по религиозным и законным основаниям. Он сопровождал свои требования щедрым подкупом — передачей золотой диадемы, украшенной бриллиантами и рубинами. Что сделал его святейшество с этой диадемой, неизвестно, но он отказал в аннулировании брака, заявив, что по изучении всех прецедентов он не смог обнаружить достаточных оснований, чтобы объявить брак незаконным. Тогда Наполеон обратился к галльской Церкви, и в октябре 1803 года в Париже был опубликован декрет о церковной неправомерности брака. Елизавета со своей стороны получила развод через легислатуру Мэриленда (законодательный орган штата).

На протяжении ста сорока лет обличители Наполеона искали доказательства его исключительной жестокости и суровости мышления. Они ссылались на то, как он покинул жертвы чумы в Яффе, и на убийство герцога Энгиенского, используя и то и другое в качестве примеров его аморальности. Эти инциденты, вместе со многими другими, отмеченные тем же клеймом беспощадности, все же в какой-то степени могут быть оправданы военной или политической необходимостью, но нет никакого оправдания его обращению с Елизаветой Патерсон. Этот брак, хотя и несомненно нелепый, тем не менее был законным. Жером получил разрешение от своего старшего брата и от своей матери, правда, только по совершении его. И, как отмечал Папа, когда он отклонял притязания Наполеона, религиозные аспекты брака были совершенно правильными, осуществленными епископом Балтимора. Трудно даже понять, почему Наполеон вел себя с такой нетерпимостью в отношении молодой пары. Одобрение брака, по крайней мере, обеспечило бы ему расположение в Штатах и означало бы удар по династической традиции, которая ослабляла кровь каждого царствующего дома в Европе. Хотя Наполеон никогда не воспринимал вторую жену Люсьена, он вскоре простил ему женитьбу на Кристине Бойер, совершенную без первоначального получения одобрения со стороны самоутвердившегося главы семейства. Конечно, следует признать, что Патерсоны являлись выходцами из буржуазии, но были ли они в большей мере буржуазны, чем мыловар Клари из Марселя или выращивавшие оливки Бонапарты с Корсики? В последующей жизни Наполеон часто обсуждал женитьбу Жерома, но никогда ему не удавалось оправдать свое безжалостное отношение к ней в то время, и сохранялось впечатление, что не сам этот брак вызвал у него такой приступ ярости, а тот факт, что он произошел во время дезертирства его брата из флота. Но даже если все было и так, его поступок был произволен и несправедлив. И не Елизавета виновата в том, что Жером взял недозволенный отпуск, чтобы штурмовать американскую хозяйку, а скорее британские суда в развернутом строю. Он мог бы выдворить Жерома из флота и позволить ему обивать свои каблуки в Америке или же, отозвав его, наказать и извлечь все лучшее из ситуации, которую он не мог изменить. При всем том именно Жером выходит из этого жалкого дела с самым большим бесчестием, и его последующее поведение в качестве короля показывает, что Наполеону следовало бы позволить ему остаться в Америке, лишенным собственности и зависимым в средствах от щедрости семьи своей жены. Возможно, Патерсонов стоило бы поздравить с их избавлением от Жерома. Жизнь с ним, получившим отказ в доступе к французским фондам, могла бы повергнуть в банкротство Уильяма и его сыновей.

Книга третья

Сатрапы

Глава 7

Солдаты, называйте своих детей моим именем, и если один из них окажется достойным этого, я сделаю его своим сыном и наследником!

Из прокламации Наполеона после Аустерлица

Вот с такими словами Наполеон обратился к своим непобедимым легионам после Аустерлица, победы, которая повергла Европу к его ногам. Это было любопытное обещание со стороны человека, который так много сделал, чтобы создать себе преемника в своей семье и насильно разлучил младшего брата с дочерью демократической Америки. Но осень 1805 года была опьяняющим сезоном и вызывала опьяняющие прокламации. При пришпоривании такого рода Великая армия уклонилась от внезапного нападения на английские берега, повернувшись спиной к Ла-Маншу, и устремилась на юго-восток Европы, чтобы накатиться на австрийскую армию при Ульме и смять русско-австрийскую коалицию в Богемии. И это было всего лишь началом. Через восемнадцать месяцев пруссаки потерпели поражение под Йеной и Ауерштадтом и их армия, гордость Фридриха Великого, сдалась Наполеону. Последовала задержка под Эйлау, но в июне 1807 года была оккупирована Варшава и царские армии наголову разгромлены во Фридланде. В Тильзите на предварительно пришвартованном плоту император Франции и император всея Руси обсуждали, как лучше скроить карту и разделить континент. Друзья, союзники и родственники этого поразительного человека потирали руки в ожидании наград, особенно это относилось к родственникам.

Четыре кампании заняли около двадцати одного месяца, и представлялось вероятным, что на ближайшее окружение императора посыплются герцогства, княжества, награды и богатства. В условиях, когда Жером был поставлен на колени, только Люсьен не мог воспользоваться этими победами. Битва под Аустерлицем произошла точно через год после коронации Наполеона в соборе Парижской Богоматери, а через два года после этой победы Жозеф, Луи и Жером стали королями, а Элиза и Каролина — великими герцогинями. Полина была княгиней с 1803 года. Еще через год семья Бонапарт могла похвастаться четырьмя коронованными персонами, так как Мюрат, развеселый гусар Каролины, тоже стал королем. Неудивительно, что мадам матушка заметила: «Все это очень хорошо, пока будет продолжаться».

Жозеф оказался первым, кто получил выгоду от триумфа французов. В критический момент кампании королева Неаполя, выделявшаяся особой ненавистью к Бонапарту, открыла свои порты для британских судов и русских войск. Она жестоко поплатилась за это вероломство. Через день после битвы