победу Наполеона. Обе они заявляли, что ничто не сможет заставить их выполнять такую унизительную обязанность. Вот уже в течение девяти лет Бонапарты вели войну против ненавистной Креолки, женщины, которая не только могла похвастаться набором великолепных бриллиантов, украшавших ее, но и располагала семьюстами платьями и двумястами и пятьюдесятью шляпками, женщины, которая завоевала доброжелательное отношение армии и народа, чего им никогда не удалось бы сделать, и которая стояла между семьей и источником необъятных богатств и абсолютной власти. Наполеон молча выслушал их упреки, а затем спокойным голосом предоставил им четкий выбор: либо они примут участие в коронации как носительницы шлейфа Жозефины, либо совсем не будут в ней участвовать. Обе сестры немедленно сдались.

За два дня до церемонии возникли некоторые опасения за Жозефину, но она сама их спровоцировала, и это был хитро рассчитанный риск. Жозефина информировала Папу, что не была замужем с точки зрения Церкви, так как ее поспешная гражданская церемония в мэрии восьмого округа в мартовскую ночь 1796 года не сопровождалась религиозным обрядом. С учетом этого она поставила вопрос о своем праве быть коронованной на следующий день в соборе Парижской Богоматери. Его святейшество, которого, должно быть, удивило, почему Жозефина столь поздно решила исправить свою ошибку, немедленно организовал частное религиозное бракосочетание в Тюильри, и Наполеон, призванный занять свое место в качестве жениха через девять лет после первоначальной свадьбы, протестовал и ворчал, но в конце концов уступил с хорошей миной на лице. Дядюшка Феш выступал в роли хозяина в присутствии двух свидетелей, и Жозефина, внешне расстроенная, но внутренне торжествующая, вернулась в свои апартаменты, чтобы осмотреть туалет для коронации, сознавая, что отныне будет действительно очень трудно сместить ее как жену и императрицу.

В ночь коронации Наполеон и Жозефина ужинали в одиночестве, и в игривом настроении он посоветовал ей сесть за стол облаченной в маленькую корону, которую он сам надел ей на голову немного раньше в тот же день. Это был маленький жест, который означал многое, возможно, окончательную победу над семьей.

Летиция, мадам матушка, была вызвана, чтобы принять участие в церемонии, но она не приехала, предпочитая продемонстрировать миру верность своему сосланному сыну Люсьену и его жене, которую она отказывалась сбрасывать со счета. Полагая, что последующие поколения могут счесть отсутствие его матери многозначительным, Наполеон проинструктировал своего официального художника Давида вписать лицо матушки среди лиц других родственников, окружавших трон в соборе Парижской Богоматери. Приблизительно в это время кто-то, малознакомый с этой гордой, неулыбчивой корсиканской женщиной, спросил ее, не была ли она поражена теми продвижениями, которые осуществили в мире ее сыновья и дочери. «Все это очень хорошо, пока все продолжается», — отвечала престарелая дама на своем итальянизированном французском языке.

Вопрос о преемственности казался в данный момент урегулированным. Наполеон любил нянчить Наполеона Шарля, теперь уже двух лет от роду, на своих коленях, но Луи, его отец, не был польщен этим. Поддержанный Жозефом, он поклялся, что не станет стоять в стороне и спокойно взирать, как его и Жозефа обходит в наследовании его же собственный ребенок. Наполеон не нажимал в этом вопросе. Взрывы его негодования в отношении братьев и сестер становились менее частыми, поскольку он льстил себя надеждой, что научился обращаться с ними. Он был уверен, что, если потребуется, Жозеф и Луи могут быть поставлены на колени, и он серьезно не волновался о безответственном малютке семьи, теперь пролагавшем себе путь по пыльным дорогам Испании, в то время как его жена, миссис Патерсон, плыла в Голландию, чтобы ждать там вызова к императорскому двору. Люсьен все еще оставался серьезной проблемой, но даже он мог бы быть подкуплен после пребывания около года или двух в ссылке. Полина навлекала на себя скандалы и вообще вела себя как пустопорожняя девица, какой она всегда и была, но за Полиной никогда не водилась любовь к интригам, ей была свойственна лишь опрометчивость и экстравагантность, а как муж Жо-зе-фины, Наполеон приобрел опыт общения с женщинами, обладающими такими качествами.

Что же касается Элизы, то она периодически жаловалась, что ей мало уделяют внимания, поскольку она вышла замуж за тупого человека, но теперь, когда стало ясно, что у Баччиоки никогда не получится карьеры солдата, он всегда мог получить гражданскую должность, где почитался бы за важного человека, но не причинял бы какого-либо вреда империи. Каролина и ее напыщенный муж Мюрат продолжали раздражать Наполеона, но приближалась война, и Мюрату предстояло вскоре быть занятым на театре военных действий, а он уже знал, как обращаться с Каролиной, когда она становилась слишком требовательной. Вскоре после коронации, когда она и ее муж увидели Наполеона, играющего с маленьким Наполеоном Шарлем, и услышали, как он спросил: «Знаешь ли ты, малыш, что тебе грозит опасность однажды стать королем?» — Мюрат вскричал: «А что будет с моим мальчиком? Что будет с Ахиллом?» Наполеон ответил нарочито снисходительно: «Ахиллом? О, могу сказать, что из маленького Ахилла выйдет хороший солдат!»

Между тем оставалось выполнить неприятный долг. Жером должен был подчиниться дисциплине и раз и навсегда отказаться от своей буржуазной американской девицы, которую он вез по всему пути от Балтимора. Наполеон написал своей матери, отмечая, что «глупый парень прибыл в Лиссабон с женщиной, с которой жил», и были распространены инструкции отказывать «мисс Патерсон» в высадке на берег во Франции или на дружественных территориях. «Если же она попытается уклониться от этих приказов и появится где-нибудь еще, она будет препровождена в Амстердам и помещена на борт первого же судна, отправляющегося в Америку». Что же касается «того молодого человека», он должен проехать прямо в Турин через Перпиньян, Тулузу и Гренобль, а затем сообщить о себе из Милана, куда ему будет направлен ультиматум лично императором. «Я не стану проявлять к нему милосердия, — продолжал Наполеон, — если он не будет расположен смыть бесчестие, которым запятнал мое имя, отвергнув пристрастие к этой никудышной женщине, я полностью откажусь от него и, возможно, сделаю из него пример, чтобы обучать молодых офицеров святости военной службы и показывать им, сколь чудовищно будет преступление, которое они совершат, если предпочтут бабу флагу!»

Близ Трухильо в Испании Жером встретил нескольких земляков, одним из которых оказался старый друг его семьи. Лоретта Пермон, теперь мадам Жюно, сопровождавшая своего мужа со специальной миссией в Португалию, поразилась, когда Жюно пришел к ней с сообщением, что только что встретил Жерома Бонапарта, направлявшегося в Милан. Жюно, сердечный человек, глубоко переживал за этого парня и пригласил его на завтрак, но