— Мы никогда не получаем от вас того, о чём просим! — Султан в сердцах пнул узорчатую кромку барьера.

— Значит, ты всё-таки чего-то хочешь? — проницательно заметил Бахадур.

— Ну ещё бы! Каждый чего-то хочет… Но я не такой дурак, чтобы просить. Ты сам мне это дашь, без всяких хитростей и уловок!

Хохот джинна прокатился гулким эхом по древним сводам.

— И как же ты меня заставишь?

— Ты узнал её, она из твоих. — Султан не сводил с него глаз.

— Ну конечно. — Бахадур тоже не отводил взгляда.

«Ну посмотри же на меня!» — хотелось мне крикнуть, и в то же время я ругала себя за это. «Прожила всю жизнь без отца, обойдусь и теперь!»

— Зря, что ли, мы их метим?

Султан вынул из-за пояса кинжал и не глядя протянул мне:

— Возьми, крошка демджи, и воткни себе в живот.

Тело пронизал могильный холод. Это был приказ.

— Нет! — воскликнула я, как будто была вольна что-то изменить. Рука сама потянулась к кинжалу.

— Медленно, — уточнил он, — чтобы побольнее!

Пальцы сжали рукоять и развернули клинок. Как я ни сопротивлялась, ничего не вышло — рука дрожала, но выполняла повеление. Острое лезвие приближалось к животу.

«Самая скверная рана, — подумала я, — медленная смерть».

— Твоя дочь умрёт, — снова заговорил султан, — если я не остановлю её. Если назовёшь имена других джиннов, так и быть, прикажу бросить кинжал.

Бахадур по-прежнему не смотрел на меня, его пылающие синие глаза равнодушно наблюдали за султаном. Древний и бессмертный, уступающий одному лишь Всевышнему. Даже полновластный правитель всей пустыни для него ничто. И я ничто, хоть и родилась от него.

Он спокойно опустился на каменные плиты пола и удобно скрестил ноги.

— Все вы когда-нибудь умираете. — Снисходительная улыбка на его устах, казалось, была обращена к несмышлёному ребёнку. Только не ко мне! — У смертных это получается лучше всего.

«Ему всё равно. Родная дочь умрёт, ну и пусть!»

Хищный изогнутый клинок уже коснулся шёлкового халата. Я вечно пачкала кровью вещи, которые одалживала у Шазад. На этот раз подруга не простит. Никогда не простит, что я погибла и бросила её посреди войны.

— Верно, — согласился султан, отворачиваясь с деланым равнодушием, — все когда-нибудь умирают. — Если он и чувствовал разочарование, то никак этого не выказывал. Вёл себя так, будто этот джинн — ничто перед ним. — Брось! — приказал он отрывисто, глянув на меня.

Пальцы разжались, кинжал со звоном покатился по камням. Моё тело снова принадлежало мне. Перехитрить джинна не удалось, да и глупо было надеяться: может ли смертный, пусть и непростой, тягаться с древним бессмертным?

Руки тряслись от пережитого, но ярость тут же вытеснила страх. Я ненавидела свою слабость, подлость султана, но ещё больше — равнодушного папашу, готового спокойно смотреть, как гибнет родная дочь.

Султан приказал мне бросить кинжал, но не запрещал подобрать его снова.

Мои пальцы сомкнулись на рукояти, и я развернулась, отточенным движением направляя клинок в горло жестокому правителю Мираджа. «Один удар, и с войной покончено!»

— Замри!

Приказ прозвучал вовремя. Остриё было на волосок от цели, когда мои мышцы стали будто каменные.

В глазах Бахадура, теперь обращённых на меня, впервые мелькнул интерес.

Султан перевёл взгляд с кинжала на моё лицо. Я ожидала гнева и немедленной кары за покушение, однако ничего подобного не случилось, лишь верхняя губа чуть дёрнулась в насмешливой улыбке.

— А ты, оказывается, опасна, крошка демджи!

Только теперь стало понятно, кого он мне напоминал помимо Ахмеда. Улыбку Жиня я не спутала бы ни с чьей другой.

Я представляла ценность, и только поэтому осталась жива. Иначе султан дал бы мне себя зарезать.

Он решил поместить меня в гарем. Так и сказал: «помещу» — даже не как пленницу, а как необходимую вещь вроде ружья с дорогой отделкой. Пускай лежит, пока не понадобится снова.

А ещё — новые приказы. Он отдал их, поручая меня надзирательнице в форменном халате песочного цвета и тёмной куфии на чёрных волосах. Зачем покрывать голову в дворцовых залах, где всегда прохладная тень?

— Из дворца не выходить! — приказал он мне. Я хотела возмутиться, да что толку? Тело всё равно не послушается. — Ни шагу за стены гарема!

Он знал, с кем говорит, и хорошо продумал слова. Сказал бы: «Не пытайся убежать», и дорога открыта. Убежать и только попытаться — разные вещи.

Поднимаясь по каменным ступеням из подземелья, я оглянулась. Бахадур — мой отец, как бы странно это ни звучало, — провожал нас взглядом, сидя на полу в освещённом кругу. Казалось, даже в человеческом облике он всё ещё горит своим внутренним огнём. Тысячекратно могущественнее меня, проживший бесчисленные жизни ещё до моего рождения, теперь он так же точно не мог уйти отсюда по собственной воле. «На что же надеяться мне?»

— А ещё ты не причинишь вреда никому во дворце, — продолжал султан, — и себе тоже! — Он боялся, что я покончу с собой, ускользну из его лап во тьму смерти. Не хотелось даже знать, от чего мне захочется спастись таким способом. — Но если со мной что-нибудь случится… если меня убьют, поднимешься на самую высокую башню и бросишься вниз!

Итак, мне не светило пережить султана. Были и другие приказы, и все намертво засели у меня под кожей. Женщина в песочном халате вела меня по сверкающим мрамором коридорам, и мои ноги послушно выполняли последний приказ:

— Пойдёшь с ней и сделаешь всё, что она скажет!

Пройдя под низкой аркой с вырезанными в камне сплетёнными телами танцующих женщин, я вдохнула горячий водяной пар, а затем приторный аромат цветов и благовоний, от которых сразу закружилась голова, словно от вина после долгой жажды в пустыне.

Впереди открылись бани, огромнее и роскошнее которых я в жизни не видывала. Радужная плитка голубых, розовых и золотистых оттенков от пола до потолка переливалась завораживающими мозаичными узорами. Подогретые бассейны окутывал пар, придавая влажный блеск стенам и обнажённым женским телам.

Женщин тут было не сосчитать.

Я слышала множество рассказов о султанском гареме, где женщин держали для удовольствия правителей и их наследников, а также пополнения рядов будущих претендентов на трон и принцесс на продажу ради будущих политических союзов.

Вот они — лениво намыливают плечи, плещутся на краю бассейнов, прикрыв глаза, пока служанки умащают им волосы благовонными маслами, сонно раскинулись на роскошных ложах, подставляя гибкие тела умелым рукам массажисток.

Надзирательница, не говоря ни слова, начала расстёгивать пуговицы на моём халате. Я не мешала, занятая непривычным зрелищем.