Тем не менее несомненно вылеплен из того же теста. Вернее, из его теста вылеплен Ахмед. Что тут удивляться? Сыновья нередко похожи на отцов.

— Умей признавать своё поражение, солдат! — произнёс султан.

Стражник послушно отпустил мой халат, и я отскочила в сторону. Его повелитель повернулся ко мне.

Мне и в голову не приходило, что принц и его отец могут оказаться так похожи друг на друга. Представляла себе кого-то вроде тех жестоких тиранов с выцветших книжных картинок, которых неизменно побеждают хитроумные герои. Ожидала, что султан старый, жирный и лысый, в одежде, усыпанной драгоценностями, отнятыми у простых людей. Оказалось, ничего подобного. Действительность редко похожа на сказки и легенды, уж Синеглазому Бандиту следовало бы это знать.

Султан захватил отцовский трон примерно в возрасте теперешнего Ахмеда, который, как и Жинь, родился в первый год нового правления. Моих знаний арифметики хватало, чтобы подсчитать. Человек, стоявший передо мной, ещё не достиг сорокалетия.

— Ты привезла мне настоящего бойца, — усмехнулся он, обернувшись, и только тут я заметила новую фигуру в дверях. Тётка Сафия! Вскипев, я кинулась к ней и успела бы добраться, если бы султан не удержал меня за плечи. — Тихо, тихо! — буркнул он. — Побереги силы, у тебя их не так много.

В самом деле, от резкого движения голова пошла кругом, ноги подкосились, и я бессильно обвисла в его руках, несмотря на свою ярость.

— Вот и славно, — одобрительно кивнул он, словно собаке, выполнившей команду. — Ну-ка, покажись…

Он потянулся к моему лицу, и я невольно отпрянула, хоть деваться было и некуда. После бегства из Пыль-Тропы синяки от ударов Нагиба, другого его сына, не сходили у меня с лица неделю. Однако, против ожидания, пальцы султана взяли меня за подбородок бережно, почти ласково.

По слухам, когда он захватил трон, половина убитых была на его личном счету, и за минувшие с тех пор двадцать лет султан нисколько не ослаб. Жёсткие ладони его были в мозолях от охоты, войны… и убийств. Достаточно вспомнить казнённую им мать Ахмеда и Далилы. Но те же пальцы с удивительной нежностью отвели пряди моих спутанных волос, чтобы открыть лицо.

— Синеглазая, — задумчиво проговорил он, убирая руку, — как необычно для мираджийки. — У меня тревожно заколотилось сердце. Что успели поведать ему Сафия с Тамидом? Неужели слухи о Синеглазом Бандите достигли ушей самого султана? — Твоя тётка всё рассказала, Амани.

— Она лжёт! — поспешно бросила я. — Ей нельзя верить, ни единому слову!

— Хочешь сказать, что ты не демджи, как она утверждает? Или просто злишься, что тебя продала родная тётка?

— Даже не пытайся, Амани, — подхватила Сафия. — В Пыль-Тропе ты могла сколько угодно дурачить простаков, но твоя мать сама призналась мне.

Через плечо султана я поймала выразительный взгляд тётки. Всё ясно: сказала, что привезла меня прямо из Захолустья. А насчёт мятежников промолчала, лгунья. Если султан узнает, что я была с ними, дело кончится плохо и для меня, и для Сафии. Слишком много вопросов к ней сразу возникнет… В конце концов, я представляю ценность как демджи, а не как мятежница.

— Если лжёт, то далеко не первая, — усмехнулся султан. — Мне привозят дочерей отцы и матери со всех концов страны. Чего только не вытворяют: и волосы им шафраном красят, и кожу синькой — можно подумать, я не знаю разницы! — Он погладил меня по щеке, и я вздрогнула от боли, хотя не помнила, где успела пораниться. Презрительно глянул на тётку: — Ты её ненавидишь, и я не могу тебя осуждать… В молельном доме бываешь?

Тамид замер у стены, будто слившись с ней, и я ощущала его пристальный взгляд. В последний раз я молилась по-настоящему ещё в Пыль-Тропе, стоя на коленях с ним рядом, а он ругался, что я верчусь и глазею по сторонам.

— Святые книги учат, что предающие свою плоть и кровь — худшие из предателей, — продолжал султан. — Тётки, продающие племянниц, или сыновья, восстающие против отцов… — Я тревожно сжалась. — Давай договоримся так… как со всеми, кого приводят. Если скажешь, что твой отец не джинн, то свободно выйдешь из дворца и получишь золота, сколько сможешь унести, а тётка твоя получит наказание по твоему выбору. Например, та девушка, которой отец выкрасил кожу, захотела, чтобы его подвесили за ноги и оставили так, пока не умрёт. — Он вновь с улыбкой дотронулся до моей щеки. — Всего четыре коротких слова: «Я не дочь джинна» — и свобода! А если промолчишь, останешься здесь, и золото унесёт твоя тётушка. Ну как, что выберешь?

Роскошное предложение, ничего не скажешь. Свобода, богатство и месть одним махом! Вот только для этого требуется солгать.

— Давай, говори! — подбодрил он. Я не сводила глаз с его губ, всё остальное слишком напоминало Ахмеда.

Напрямую солгать не получится, но это и не обязательно. Мне не раз приходилось увиливать от правды, не произнося ни слова лжи.

— Я не знала своего отца, — выговорила я, помолчав.

Тамид мог бы подтвердить, но обращаться к нему без крайней нужды не хотелось. Может, никто и не знает, что мы знакомы. Кроме того, Тамид может сказать и лишнее, например, про свою ногу или моё бегство с мятежником. Если ещё не сказал, конечно. Лучше пускай молчит.

— Мать никогда не рассказывала об отце, — добавила я, — но другие говорили, что он был из галанов…

Рука султана прижалась к моим губам, не дав договорить. Он наклонился так близко, заслоняя всё своим лицом. Да, удивительно похож на Ахмеда, но не только. Ещё что-то смутно и тревожно знакомое, понять бы только что.

— Мне не нужны твои уловки и полуправда, — еле слышно прошептал он. — Отец мой погиб от моей руки, так и не поняв, в чём ошибся. Я умнее его, иначе мой мятежный сын давно сделал бы то же самое. А сейчас… — Он бережно отвёл последнюю прядь волос, упавшую мне на лицо. — Сейчас я хочу услышать лишь четыре простых слова — и больше ничего.

Про Синеглазого Бандита знали все, кто слушал байки у костра, но демджи — другое дело. Мы существа из легенд, добрая половина мираджийцев даже не верили, что мы существуем на самом деле. Однако султан, должно быть, знал больше других.

Придётся врать, деваться некуда. На карту поставлена не только моя свобода, моя жизнь, но и жизнь всех остальных. Если не удастся улизнуть, этот человек с лицом нашего вождя вытянет из меня правду обо всём, в том числе и о мятежниках. Достаточно с умом составить нужные вопросы… а потом он превратит меня в оружие, как тогда Нуршема. Сделает послушной рабыней.

Я напряглась, в отчаянии пытаясь выдавить спасительные слова.

Но я была демджи и не могла стать никем другим.

А демджи не могут лгать.

Султан расхохотался — весело и удивительно искренне.

— Ну конечно! Я понял, кто ты, с первого взгляда. — Он играл со мной, как кошка с мышью. — Вознагради эту добрую женщину, — повернулся он к стражнику, кивая на тётку.

Тот щёлкнул каблуками и сделал ей знак следовать за ним, всем своим видом выражая облегчение. В коридоре Сафия обернулась с самодовольной улыбкой. Как же я её ненавидела, словами не передать!