class="p1">На него посмотрели с удивлением и страхом.

— И вы тоже останетесь?

Это были его последние слова. Сильный жар, охвативший князя, не оставлял его более.

Вечером того же дня Иван Ильинский записал в своей тетради: «Князь наш преставился после полудня, в 7 часов 20 минут, прожив на свете 49 лет, 9 месяцев и 25 дней». Написал и поставил точку. После точки на бумагу упала непрошеная слеза.

НОВЕЛЛЫ

Переводы А. Когана

СВЕТ ТЕНЕЙ

I

Его мучила жажда.

После заседания в диване Александр-воевода в старании утвердить весьма странный для этих мест обычай, который пытался ввести, впрочем без особого успеха, еще Василий-воевода Лупу, пригласил бояр в малую трапезную на чашку кофе. Расселись за столом, приняли из рук стольников фарфоровые чашечки, но к горькому напитку, занесенному в их край бесерменами, приложились лишь чуть-чуть. Бояре были обеспокоены, ибо не было божьего дня, чтобы их молодой князь Александр, которому не стукнуло еще и двадцати, капризный и горячий нравом, чего-нибудь не натворил. На днях, к примеру, пригласив приближенных прогуляться, в открытом поле приказал сейменам снять с их коней уздечки, а затем по-разбойничьи свистнуть и выпалить залпом в воздух из пищалей, отчего все попадали наземь, наломав себе бока. Не ведали люди, рассказывает о том времени летописец, какую напасть принесет им завтрашний день. Тем не менее, все старались глядеть бодро и весело, чтобы, не приведи господь, воевода не приметил их неудовольствия и не затаил зла.

У Николая, сына боярина Гавриила из Милешт, совсем пересохло в горле. Он спросил у слуги стакан воды, еще один, но жажда не проходила, и боярину казалось уже — сейчас у него вконец иссохнут язык и небо, так что он просто задохнется.

Только он, да еще старый ворник Верхней Земли Тома Кантакузино, восседали за столом безмолвно, будто и не боялись вызвать неудовольствия его величества. Такими уж были оба. Николая порой охватывала хандра, и он на долгие часы замыкался в себе, в раздумье взирая на мир словно из дальней дали. Кантакузино же не вмешивался в разговоры, не желая быть втянутым с кем-либо в спор, — ни с господарем, ни с боярами. Зато пуще всех языков болтали Санду Бухуш, гетман, да Дан Ионашку, великий ворник Нижней Земли. Оба развлекали, что было мочи, молодого князя, помня о том, что в добром настроении господарь всегда щедр.

Еще до полудня в диван привели в оковах казначея Алеку Стырчу; Милеску знал его человеком рассудительным, смышленым, деловым. Бухуш и Ионашку обвинили его — будто он не раз, тайком, переставлял межевые камни на границах своих владений, захватывая их земли. Великий логофет Раковицэ Чехан, покопавшись в старинных записях, нашел, что границы действительно нарушены, как и показывали жалобщики; созвал стариков, и они присягнули, возложив, по обычаю, на головы щепоть родной землицы, что казначей и вправду позарился на чужое. Но и за это не было бы Стырче беды. Уплатил бы положенную виру, внес бы глобу волами, установленную для нарушителей чужих владений, и на том бы дело кончилось. Но его обвинили также в воровстве. Однажды ночью из государственной казны, из-под пудовых замков и аршинных засовов, пропал ларец с драгоценностями. Назавтра же следы привели к одной из казначеевых усадеб, к старому сараю, к развалу пакли на горище. Григоре Паладе, сосед боярина, поклялся на евангелии, что слышал шум во дворе у Стырчи в ту самую ночь. А при свете утренней звезды своими глазами видел, как люди Стырчи с натугой волокли что-то тяжелое с телеги.

Приведенный в диван, Алеку Стырча лобызал распятие, в три ручья рыдал, бился о пол челом, кричал криком, что знать ни о чем не знает и ведать не ведает, что ни к чему ему были ни чужая земля, ни золото да каменья. Милеску и не сомневался в том, что боярин не лжет. Было также ясно, что гетман и ворник Нижней Земли сговорились погубить боярина, не скупясь на взятки и великому логофету, и сельчанам-свидетелям, и самому Паладе. Сами подбросими на чердак сарая драгоценности в ларце, сами и привели к ним назавтра армашей воеводы. Спафарий бил князю челом — отложить разбирательство, чтобы еще раз проверить записи, показания свидетелей, а также обстоятельства, при которых Стырча якобы совершил такое преступление. О том же просил святой отец митрополит, однако не послушался воевода, пришел в ярость и закричал:

— Кому же мне верить — стольким честным людям, поклявшимся богом, или одному лотру?.. Снять с него голову! Сей же час и казнить! Чтоб и другим неповадно было! Аминь!

Оставалась единственная надежда — что великий армаш Павел Стынкэ не станет торопиться с исполнением, а между тем найдется еще кто-нибудь, кто может замолвить веское слово за несчастного осужденного.

«А Стырча-то ведь вдовец, — неожиданно вспомнил спафарий Милеску. — К тому же бездетен. Да и близких родичей у него нет Заступиться за него и вовсе некому. Вот оно что, вот в чем всему причина, — догадался он наконец, пытаясь совладать с мучительной жаждой. — Боярин сгинет — и вотчины его станут выморочными. И господарь сможет отдать их, кому пожелает. Не потому ли так ластятся к нему нынче Ионашку и Бухуш?».

Действительно, посчитав, что дело их на мази, в сотый раз повторив, что Александр-воевода — мудрейший из мудрых, что он — разумнейший, всемилостивейший и всесправедливейший из всех господарей, сколько бы ни княжило испокон веков на Молдове, Бухуш и Ионашку откровенно признались, чего им хочется.

— Государь! — сладким голосом пропел Санду Бухуш. — Владения вора Стырчи, по обычаю старины, поскольку законных наследников у него нет, отходят под руку твоего величества...

— Так что твое величество вольно одарить ими вернейших бояр своей милости, княже... — добавил Дан Ионашку.

И тут же, по левую руку воеводы, степенно откликнулся Чехан-логофет:

— Государь! Верность господину по делам видна. Много добрых и славных дел на пользу твоему величеству неустанно свершают сии бояре — его милость гетман Бухуш и его милость ворник Ионашку. Воздай им за верность, государь, добром осужденного тобою вора — вотчинами и пожитками. Каждому — по половине.

«Задрали волки овцу и делят уже добычу!» — вздохнул