– Держите тапки, – весело сказала Вера, – прямо в них и уйдете. И не переживайте, им сто лет уже. Хотите чаю?

– Не откажусь, – пробормотала я, с каждой минутой пребывания у Черновой чувствуя себя все гаже и гаже.

– Угощайтесь сухофруктами, – предложила она, ставя на стол курагу. Позвольте спросить, вы кто?

Я вынула из сумки визитку.

– Степанида Козлова, главный визажист фирмы «Бак».

– А что вам от меня надо? – удивилась Вера Михайловна.

Я начала вертеть в пальцах чайную ложку.

– Речь пойдет о Валерии…

– О ком? – отшатнулась женщина.

Я сделала глубокий вдох.

– О вашей дочери. Я не имею отношения к полиции, не знакома ни с кем из семьи Черновых, кроме Леры. Меня наняли делать макияж членам театрального кружка гимназии, где учится девочка. Мы с ней разговорились, я сообщила, где работаю, и она сказала, что недавно видела в головном магазине фирмы «Бак» свою маму, которая, насколько ей известно, несколько лет назад умерла.

– Так, значит, я скончалась? – пробормотала моя собеседница. – Интересно, однако.

– В колумбарии на кладбище установлена табличка с вашим именем и фамилией Чернова, – уточнила я.

– Выходит, Владимир придумал, что его жена покойница, – поморщилась хозяйка квартиры. – Молодец, что тут скажешь. Ловко.

– Не знаю теперь, как поступить, – призналась я. – Лера попросила меня найти ее маму по чеку, вы ведь карточкой покупку оплатили. В общем, я вас отыскала. Но Лере пока ничего не сообщила, не знаю, как вашей дочери сообщить, что ее мать жива. Владимир снова женился, потом развелся. Девочка долго тосковала по матери, но сейчас Валерия уже достаточно взрослая, чтобы понять – раз мама умерла, то уже не вернется. Ваша дочь в конце концов смирилась с потерей. И вдруг через витрину магазина Лера увидела ту, которую больше всех любит.

Моя визави опустила голову и прошептала:

– Бедная улиточка… Понимаете, мы с дочкой, когда она была совсем маленькая, прочитали книжку про двух улиток и потом так себя называть стали. Я – улита, она – улиточка. Недавно я увидела эту сказку на полке в магазине, и прямо слезы из глаз полились.

– Почему вы не поехали к дочке после того, как из клиники вышли? – удивилась я.

Вера потерла ладонью висок.

– Владимир лишил меня родительских прав. Особых проблем при решении этого вопроса, думаю, у него не возникло. У меня же был психиатрический диагноз, к тому же я по решению суда жестокая убийца. Кто такой ребенка доверит? И нужна ли Лере такая мать? Что она в анкете в графе «родители» напишет, когда на работу устраиваться будет? Я все гадала: как бывший муж и его мать ребенку мое исчезновение объяснили? Решила, что соврали, мама, мол, плохая, Лерочку бросила, нашла другого мужчину, уехала с ним на край света. О том, что меня покойницей объявят, я не догадалась. Они нишу в стене колумбария купили?

Я кивнула.

– Охо-хо… – протянула Вера Михайловна. – Что ж, надо скататься на погост, поставить букетик за упокой. А вы храбрая девушка, Степанида, не побоялись к убийце приехать. Вдруг я задушу вас?

– У меня возникли большие сомнения по поводу справедливости выдвинутых против вас обвинений, – спокойно ответила я. – Мы подозреваем, что вас подставили. Но пока ничего точно не выяснили.

– «Не выяснили»? «Подозреваем»? – повторила Вера мои слова, выделяя окончания. – Вы не одна занялись этим делом?

– Нас двое, – уточнила я. – Если мы докажем вашу невиновность, Лера сможет воссоединиться с вами. И вы сможете предъявить права на фирму по продаже недвижимости.

Вера положила руки на скатерть.

– Мои родители не считались богатыми, папа с мамой не демонстрировали свое благосостояние. Отец служил в районной управе, занимался бесхозным жильем. Понимаете, что это такое?

– Не очень, – призналась я.

Вера пустилась в объяснения.

– Ну вот такой пример. Умер одинокий человек, родни никакой, а квартира у него кооперативная, денег стоит. Кому жилье достанется?

– Государству? – предположила я.

Чернова подняла указательный палец.

– О! Здесь золотая собака и зарыта. У покойного в доме мебель, посуда, картины, утварь… У большинства, правда, хлам, его выбросить и забыть, но у некоторых были настоящие ценности. Будете слушать? Сейчас все расскажу…

Хорошо помню день, когда отец мне сказал:

– Верушка, мама в больницу с аппендицитом угодила, придется тебе мне помочь. Но дай честное слово, что язык за зубами удержишь.

Мне тогда шестнадцать исполнилось, я росла тихой девочкой, не имевшей друзей-подруг, в основном с книжками сидела. Да еще на зубах у меня скобка стояла. Нынче-то брекеты в моде, а во времена моего детства над девочкой с железной пластиной во рту все потешались. Короче, мне некому было секреты выбалтывать, но я сказала:

– Ей-богу, сохраню тайну.

– Отлично! – обрадовался папа.

И мы с ним двинулись по району. Зашли в хороший дом, кирпичный, военные там жили, кооператив «Армия». Отец в одну квартиру позвонил, дверь открыл дядя Леня, близкий друг нашей семьи. Я его прекрасно знала, мы праздники вместе проводили. У него была дочка Танюша, лет на шесть-семь меня младше. Ее все звали Нюша, первый слог отбросили.

Зашли мы в комнату, и я ахнула. Повсюду книги, издания старые, много потрепанных. А вот шкафы роскошные, красное дерево с позолотой. Папа велел:

– Веруся, очень осторожно упаковывай тома, которые тебе вон та тетя даст, в коробки, перекладывай их газетной бумагой.

Женщину я впервые увидела. Она мне свое имя назвала, но оно из головы сразу выветрилось, не помню его совершенно. Я стала выполнять задание, помогать ей. Папа посуду собирал, картины снимал, дядя Леня статуэтки всякие в чемоданы складывал, потом люстру снимал. Я устала и шепнула папе:

– Зачем грязные издания так аккуратно паковать?

Женщина меня услышала и засмеялась:

– Деточка, книга, которую я держу в руках, дороже всей этой квартиры. Без ее содержимого, конечно. А если продать альбом с рисунками, что на журнальном столике лежит, легко машину «Волгу» можно будет купить, и еще на то, чтобы обмыть приобретение, останется…

Вера встала и налила в заварочный чайник кипяток.

– У меня никаких плохих мыслей тогда не возникло. Дядя Леня служил начальником местного отделения милиции. Разве он мог что-то неправильное совершить? И папа тоже. Потом, повзрослев, я узнала, чем занимались мои родители и их друзья. Леонид Воронин вместе с отцом «демонтировали» квартиры одиноких покойников. Им помогала Эмилия Феликсовна, искусствовед, сотрудник крупного музея, которая прекрасно разбиралась в антиквариате, иконах, посуде, картинах. Работала группа слаженно: сначала забирала ценности, а потом ставила на их место грошовую ерунду. Сняли хрустальную люстру времен Павла в однушке старухи? Чтобы не вызвать подозрений, голый крюк посредине потолка не оставили, повесили на него трехрожковую отечественную лабуду, которую в ближайшем магазине за несколько рублей приобрели. Родственников нет, никто возмущаться не станет. Куда потом ценности девались? Продавались людям, которые за старину толстые пачки купюр охотно отсчитывали. Но мама моя ходила в старой цигейковой шубке, папа много лет носил одно зимнее пальто, оба ничем среди людей на улицах не выделялись. То, что у нашей семьи был денежный запас, не демонстрировалось. А потом пришла беда.