Он достал из кармана сложенный вдвое конверт, на котором маминым почерком было написано: «Послу США в Москве».

– Передай маме, чтобы больше глупостями не занималась. И помни: человек человеку, что называется, друг.

Они дошли до метро «Китай-город». Пора было расставаться.

– Ну так как? – спросил Сергей Игнатьевич.

– Ладно, попробую. Но предупреждаю: я обещаю только познакомиться. Там как пойдет. Если не получится, то возвращаюсь к привычной схеме.

– Это к какой?

– Человек человеку бревно.

– Договорились. – Сергей Игнатьевич протянул руку, чтобы скрепить договор.

Рукопожатие получилось крепким, без подвоха.

– Я тебе иногда буду позванивать, не удивляйся. Ну вот, теперь, кажется, все.

Сергей Игнатьевич полез в карман и достал фотографию. Полюбовался напоследок и, подмигивая, передал фото Гоше.

Тот расширил глаза. На фотографии широко улыбалась девушка иссиня-черного цвета, как баклажан. Гоша хотел это как-то обсудить, но было поздно. Сергей Игнатьевич с удивительной прытью юркнул в метро.

Но обороте фотографии Гоша прочел: «Зара Салливан, 18 лет».

«Спасибо, мама, удружила», – прошептал Гоша с особым чувством.

Часть 3. Привет, Гарвард!

Глава 22. Девушка на роликах

Вот уже две недели Гоша находился в самом настоящем Гарварде. Первые дни ушли на решение бытовых проблем. За счет стипендии ему выделили комнату, в которой было все, что необходимо студенту, по мнению старшего поколения. Комод, торшер, книжная полка, письменный стол и кровать. От слов «комод» и «торшер» пахло нафталином. Да, в придачу к ним шел вентилятор. Не кондиционер, а самый настоящий вентилятор какого-то утрированно винтажного вида. Гоша думал, что таких больше не выпускают. Наверное, сняли с Карлсона.

На кровати лежал матрас. Гоша пошел узнавать, где взять постельное белье и подушку. И тут выяснилась неприятная подробность. В его стипендию входит плата за обучение, жилье, питание, медицинская страховка и даже небольшие карманные деньги. Но не входит постельное белье. Гоша два раза переспросил, отказываясь в это поверить. Ему терпеливо объяснили, что постельное белье – это очень личное. Каждый должен выбрать свою простыню. Казенная простыня нивелирует личность. Гоша впечатлился этой историей и пошел в магазин, искать свое индивидуальное постельное белье.

Его ждало еще одно открытие: в Америке все очень дорого. Переводя цены на рубли, он непрерывно присвистывал. И тут же давал себе за это по губам. Как известно, свистеть – денег не будет.

Зато с питанием все решилось просто и быстро. Ему дали карточку, по которой пускали в столовую для первокурсников. Те, кто постарше, могли выбирать, где поесть, могли вообще жить на съемных квартирах, а не в общежитиях. Но над первокурсниками Гарвард трясся, как наседка. Они, как цыплята, должны были ходить дружной толпой в одну столовку. Гоша это уяснил и пошел.

Новое потрясение ждало его на этом пути. Гоша, прошедший детский сад и школу с периодическими заездами в летние лагеря, имел примерное представление о местах совместного приема пищи. Он знал, что столовые могут различаться. Но то, что он увидел, не имело ничего общего со столовой как таковой. Огромный костел со сводчатыми стенами, с оконными витражами, с резными деревянными балконами, с огромными люстрами на недосягаемой высоте. Точно такая столовая была в Хогвартсе, что логично, ведь там кормили волшебников. А тут с подносами сновали обычные ребята.

Гоша запрокинул голову вверх и как зачарованный начал рассматривать деревянные кружева потолка. Ничего более величественного он не видел. Под этими сводами должна звучать органная музыка. Однако пространство было заполнено звуками самого земного происхождения: скрипом отодвигаемых стульев, звоном посуды, смехом и гулом голосов. Гоша почему-то вспомнил слово «святотатство». Это примерно как превратить Эрмитаж в хостел.

– Берегись! – услышал он со спины.

Гоша оторвался от созерцания потолка, но поздно. Девушка на роликах уже врезалась в него.

– Встал как истукан, – в сердцах сказала она.

Гоша отметил, что она говорит на русском. Девушка, видимо, тоже осознала этот момент, потому что тут же перешла на английский:

– Извините, эти ролики плохо тормозят. Я очень расстроена, что так вышло. Еще раз примите мои извинения. Надеюсь, я не сильно вас задела.

– Сильно, – ответил Гоша на русском.

– А нечего ворон ловить, – довольно хамовато ответила девушка.

Со сменой языка менялась и манера говорить. На английском она изображала леди. На русском ничего не изображала.

– А нечего на роликах по столовой ездить, – отплатил ей Гоша той же монетой.

– Тебя забыла спросить.

И она покатилась дальше, к пространству шведского стола.

Гоша оценил еду на «зачет». Это, конечно, не высокая кухня, но есть можно. Главное, что можно есть столько, сколько хочешь. Между количеством и качеством еды Гоша всегда выбирал количество.

Столы напоминали длинные лавки человек на двадцать. Никаких уютных столиков для маленьких компаний.

Гоша сел с краю стола. Метрах в трех от него за тем же столом сидели азиаты. Они говорили громко, и их язык имел такие причудливые интонационные переливы, что было ясно: записать это можно только иероглифами.

– Они вечно кучкуются, – услышал Гоша знакомый голос. – Как увидят свой разрез глаз, так прямо влипают друг в друга.

Напротив Гоши составляла еду с подноса девушка на роликах. Вообще-то он думал, что они поцапались. Оказалось, всего лишь познакомились.

Гоша стеснительно стал пододвигать свои тарелки, чтобы освободить ей место. Ему было неловко, что тарелок так много. Не хотелось прослыть обжорой.

– Успокойся, места всем хватит. Тут полк накормить можно. Или даже дивизию. Кстати, что больше?

Гоша удивился вопросу. Он думал, что Гарвард предполагает общий интеллектуальный уровень.

– Вообще-то дивизия гораздо больше.

– Значит, дивизию. – Девушка ничуть не смутилась.

Гоша заметил, что отсутствием аппетита она не страдает. Еда едва помещалась в тарелках.

– Может, уже познакомимся? – сказала она, откусывая приличный кусок пиццы. – Надо с азиатов пример брать. Будем создавать славянское братство. Ты не против? Я Лика из Беларуси.

– Георгий, можно Гоша. Из Москвы.

– Ясно. Значит, мы с тобой убежали от диктаторов, – засмеялась она.

– Я ни от кого не убегал.

– Я тоже. Это была шутка. А ты, я смотрю, парень серьезный? Математик?

– Типа того. Программист.

– Еще хуже.

– Почему?

– А почему лучше?

Гоша не знал ответа на этот трудный вопрос. Впрочем, Лика и не ждала его. Она болтала легко, словно скользя по поверхности.

– А ты? Чем ты будешь тут заниматься? – спросил Гоша.

– Я-то? Какой-нибудь фигней типа социальных наук. Еще не определилась. Но разную математику я не потяну, это точно.

Гоша перестал жевать от удивления.

– Что значит – не определилась? А как ты поступала?

– Я-то? По линии спорта. Я, можно сказать, вплыла в Гарвард.

– Не понял.

– А чего тут непонятного? Пловчиха я, кандидат в национальную сборную. У меня папа тренер, я с детства в бассейне отмокала. Поэтому у меня мозги немного разжиженные. – Она засмеялась.

Вообще Лика смеялась над собой так искренне, что Гоша проникся к ней симпатией. Умение смеяться над другими – проявление злого ума, а над собой – доброй души.

– Даже не знаю, как учиться буду. У них, типа, студенческая команда, а тренировок больше, чем у нас в сборной страны. Изверги