пор есть шанс набрать четыреста баллов. Ну, понимаешь, теперь, когда классы такие маленькие, может, учителя будут больше внимания уделять каждой из нас.

Она приподымает бровь.

– Ты правда так считаешь? – спрашивает она с сарказмом. – Или же они собираются уделять все время только тем девочкам, которые прославят себя и школу?

– Не знаю, – отвечаю я и пытаюсь передать ей лист обратно.

Лили медленно засовывает в рот указательный и большой пальцы, как будто собираясь свистнуть. Потом вынимает пальцы и сдавливает ими лист. Лист шипит, и я отпускаю его. Он на лету тлеет и съеживается.

– На мне поставили крест, – говорит она спокойно. – И, похоже, на тебе тоже.

Я даже не знаю, обращается ли она ко мне или к листу.

Простившись с Лили, я иду в обход, мимо дома Фионы, но не захожу в него. Вырвав листок из тетради, я сажусь в ее саду и пишу записку.

«Дорогая Фиона!

Извини. Мне очень жаль. Мне нет прощения за мой проступок, и я не будут пытаться найти оправдания. Я так боялась показаться глупой, что повела себя как самая тупая стерва. Но теперь официально никакого тупо-стервозного запаха, даже намека на него.

Люблю тебя, как и прежде.

М. xxxxxx»

* * *

Вернувшись домой, я глубоко вздыхаю и захожу на кухню. Родители сидят на стульях, поставленных под расходящимся углом, как участники ток-шоу. Собака лежит на полу, придавленная напряженной атмосферой.

– Привет, – выдавливаю я из себя.

– Садись, – тут же говорит мама, и я сажусь.

За этим следуют сорок минут настоящей пытки. Меня обвиняют в обмане, сообщают о звонке мисс Харрис, говорят, что я и без того уже иду по тонкому льду, и ругают за то, что я втянула в это дело Фиону.

– Фиону, у которой запланировано такое большое будущее, – с нежностью и почтительностью в голосе говорит мама.

Я уже столько всего пережила за день, что у меня вырывается:

– Что? А у меня, значит, никакого будущего нет?

Папа пытается вставить свое слово:

– Мы не утверждаем, что у тебя нет будущего. Просто ты его еще не спланировала.

– В последние месяцы мы почти не видели тебя, потому что ты все время проводила с друзьями, – продолжает мама, качая головой. – То, что ты подвергла риску экзамены Фионы, – невероятно. Мэйв, что с тобой случилось?

– О боже, – я не могу скрыть нарастающее раздражение; я понимаю, что это плохо, но у меня нет сил остановиться. – Может быть, вам просто смириться с тем, что эта система не подходит моему типу сознания, что мне надоело выслушивать лекции, надоело, когда меня поучают. Я понимаю, что поступила плохо. Мне очень жаль. Но ведь это не все равно что, допустим, разлить нефть в море. Это была случайность. Я не подумала о последствиях. Так ведь люди поступают, когда их заставляют соревноваться и заранее настраивают на неудачи.

Следует пауза, и какое-то мгновение мне кажется, что они меня понимают.

– Ну что ж, – говорит мама. – Надеюсь, ты закончила с мелодраматическими речами.

Я опускаю голову.

– Дело в том, Мэйв, что ты поступила так не из желания учиться лучше в школе. Ты просто хотела оставаться рядом с Фионой, разве не так? – спрашивает папа.

Я не отвечаю и смотрю на ноги. Почему у папы всегда такой тон, будто он ведет переговоры с террористами, захватившими заложников?

– Мы рады, что у тебя такие хорошие отношения с друзьями, – продолжает он мягким тоном, как будто у меня в руках автомат. – Но, возможно, ты слишком привязалась к ним? Ну, понимаешь, в ущерб всему остальному.

Я опять ничего не отвечаю. Вместо этого я погружаюсь в их сознания по очереди.

Мама: «Еще один год. Остался всего лишь еще один дурацкий школьный год».

Папа: «По крайней мере теперь она не так одинока».

Мысль папы убивает меня. Я вспоминаю, как мне было одиноко весь прошлый год. Никаких настоящих друзей, никаких совместных развлечений. Полная противоположность этому лету.

– Мы запрещаем тебе выходить из дома. Кроме, понятно, посещения школы, – говорит мама. – И никаких подработок в «Прорицании» по выходным.

Я киваю. Я ожидала чего-то подобного.

– Можно уже идти?

– Да.

Я уныло поднимаюсь по лестнице, приходя к мысли о том, что стоит прибегнуть к заклинанию. Существуют ведь разные заклинания, как и разные ведьмы. Некоторые заклинания меняют мир, тогда как другие просто помогают снять напряжение или избавиться от плохих мыслей. Почувствовать себя не такой безнадежной. Я опускаюсь на колени в ванной и приступаю к делу. Под своей кроватью я храню небольшую коробочку с ароматическими маслами, сушеными травами и тому подобными вещами. Я беру бутылочку масла сандалового дерева для изгнания негатива, пару побегов тимьяна для очистки плохих вибраций; миндальное масло для подслащения. Раскладываю карты: Дьявол, Семерка мечей, Жрица. Поверх каждой кладу кусок туалетной бумаги.

– Помогите мне избавиться от плохих привычек.

Капелька сандалового масла на Дьявола. Бумага становится прозрачной, сквозь нее проглядывает его лицо.

– Простите меня за обман.

Веточка тимьяна на Семерку мечей.

Капля миндального масла на Жрицу.

– Помогите мне обрести больше дальновидности.

Свечи горят в ванной. Я принимаю позу йоги, которую называют «позой младенца», уткнувшись лбом в холодную плитку. В воздухе разливается аромат специй, создавая магический настрой. Я ощущаю прощение.

13

На следующее утро всем, кто плохо справился с тестами, приходится спуститься в подвальные классы. Летом, проникая украдкой в школу, мы никогда не спускались сюда, поэтому для меня увиденное тоже стало неожиданностью. Запах плесени полностью исчез. Стену снесли, так что получился один большой класс, просторный и светлый. Еще у нас есть новая комната отдыха для шестого класса, которую мы по-прежнему делим с девочками из первой группы.

– Считайте, что вы по-прежнему в одном коллективе, – говорит Харрис, но слова ее звучат подозрительно заученно. – Вы будете отдыхать и делать уроки вместе, как раньше.

На кухонном столе стоят совершенно новые чайник и микроволновая печь в ожидании, когда кто-нибудь воспользуется ими в первый раз. Когда-то мы так мечтали о них, что их появление кажется чем-то сказочным. Еще в комнате есть книжный шкаф и несколько кресел для отдыха. Раздвижная дверь выходит в небольшой внутренний дворик, из которого на улицу ведут ступеньки.

– Интересно, тут можно курить? – первым делом спрашивает Рошин О’Мара, выходя во дворик вслед за мной.

Минуты через две появляется еще одна девочка и задает тот же вопрос. Похоже, большая часть семестра будет посвящена именно этому животрепещущему вопросу, тем