“Потом разберусь с ними”, — решила я, стараясь прислушаться к тому, о чем там говорил мой подмастерье.

— Так вот, если предположить, что ты и впрямь дочь Клермона, то статус благородства передался тебе и так, потому что гранд Сирье им обладал.

— А моя мать? — уточнила я, отвернувшись к окну и делая вид, что меня это мало интересует.

Однако сердце все же на миг сжалось.

— Ронна Сабрина Сирье, единственная дочь Ирмабеллы, умерла очень много лет назад, к сожалению. Говорят, недолго они с Клермоном успели пожить в браке, — скорбно проговорил Эйвин, словно это могло меня расстроить.

Сердце снова больно кольнуло и отлегло.

Она и не могла меня спасти, моя бедная мама. Если она отошла в мир иной так давно, то, может, и не знала, что меня отдали в приют. Зато знал отец…

Но хотела ли я прийти к нему и спросить: “Зачем?”

Пока что у меня еще оставался такой шанс. Но… мне не было до этого никакого дела.

Я сжала губы и ничего не ответила.

— Однако все это так только в том случае, если мы не ошибаемся, — продолжал Эйвин.

— Из приюта я вышла неблагородной. Отец не признавал меня, — покачала я головой. — А значит, только протекция принца…

— Да, ты права, — кивнул парень, накладывая мне в тарелку несколько свежих, еще горячих блинов. — И грамота благородства — это, безусловно, большая удача. Хмуря помогал тебе?

Я фыркнула, едва не подавившись.

— Ага, сейчас! — воскликнула, не сумев сдержать возмущения. — Так помогал, что мое единственное, любимое между прочим, платье теперь вряд ли отстирается, а вот это, — я пригладила к голове белые твердые пряди, которые даже в хвост не до конца зачесались, — мне наверняка так просто не удастся привести в порядок.

В этот момент, как обычно, из окна донесся скрипучий голос ворона:

— Ты еще не постирала свою белую паклю? Смой, выглядит отвратительно.

— Да как у тебя язык-то поворачивается! — воскликнула я, едва не запустив в него вилкой. Но побоялась, что есть будет нечем, так что негодяю опять повезло.

Но Хмуря словно бы и не заметил моего раздражения, спокойно влетел на кухню и бесстрашно уселся на стол. А я ведь обещала его придушить!

— Терпеть не могу блондинок. А что это у нас тут, блины? — спросил он, сунув нос в тарелку с румяным угощением. — Откуда взялись?

— Я приготовил, — с легкой гордостью в голосе ответил Эйвин. Ему явно хотелось похвастаться. — Утром сбегал на базар, молока купил. Еще купил себе новую рубашку, совсем недорогую, надеюсь, ты не против, — посмотрел он на меня. — А то мне совсем ходить не в чем. Моя старая вся в пятнах крови…

Он немного покраснел, кивнув на стул, на котором лежала ладненькая льняная рубашка приятного светло-ржаного цвета.

Я перевела взгляд обратно на парня и внезапно увидела его словно в новом свете. Прежде я воспринимала его как простого соседа, что-то вроде дальнего родственника, которого я плохо знаю, но которому очень нужна моя помощь. Этому способствовал его прежде худой и болезненный вид, который создавал впечатление слабости и беззащитности.

А теперь вдруг поняла, что передо мной совсем другой человек. Это был молодой парень, старше меня на несколько лет. У него оказалось уверенное лицо с довольно волевым подбородком и веселыми глазами. Прежняя болезненная худоба и темные круги под глазами почти полностью исчезли.

И сейчас этот парень жил со мной и стеснялся попросить у меня для себя одежду.

— Конечно, я не против, — махнула рукой я.

У меня теперь был целый мешок монет от принца, что ж мне, рубашки, что ль, жалко?..

— Если ты будешь ходить по дому голый, вряд ли это будет предпочтительней, — усмехнулась я, а парень вдруг покраснел еще сильнее, продолжая:

— Конечно, я не стал бы ходить голым, — проговорил он быстро. — В общем… после похода на базар я чудом стащил у Шали два яйца, хотя она меня едва не заклевала насмерть. Еще бы! В кои-то веки она снесла два, а не одно, и тут я!

Он немного натянуто усмехнулся, словно все еще смущался. Затем уселся рядом и неожиданно поставил перед Хмурей тарелку с одним блином.

— Муки у Ирмабеллы в сенях аж два мешка, так что проблем с ингредиентами не было. А печь я с детства люблю.

— Да ты прям хозяюшка, — хмыкнул ворон, взглянув на блин перед собой. Затем ловко отъел половину и добавил: — Отвратно готовишь, кстати.

— Что? — искренне изумился Эйвин, и мне его даже стало жаль.

Ну старался же парень!

— Хмуря! — воскликнула я. — Имей совесть!

— Имею, имею. Ежедневно, — бросила наглая птица. — Будем надеяться, что прибираешься ты лучше, чем готовишь, дармоед.

Эйвин в это время взял себя в руки и спокойно проговорил:

— Как будто ты знаешь толк в готовке, ты же ворон.

— Ворон — не значит безрукий… вроде тебя, — хмыкнул Хмуря и съел вторую половину блина.

Как у него это получалось с клювом, я никак не могла понять. Но вот блин был, а потом р-р-раз — и его уж и нет.

Вот где настоящая магия!

— Вообще-то, ты как раз безрукий, — прищурился подмастерье.

— Мне-то хоть простительно, у меня крылья, а у тебя какое оправдание вот этим вот лопухам?

И с этими словами схватил еще один блин и за пару секунд умял.

Эйвин сжал губы, пробубнив:

— Тебе бы рот помыть, птичка…

— Ты мне поговори еще, прихлебатель, — каркнул фамильяр, — давно надо было тебя пришить по-тихому, да и всего делов.

На этот раз подмастерье не выдержал.

— Что ты сказал, облезлый суповой набор? Воронушка — мозгов как у воробушка.

— Ква! — неожиданно квакнула лягушка.

И я поняла, что нас на кухне даже больше, чем я предполагала. Повернула голову чуть в сторону и увидела в небольшом стеклянном террариуме Лягурмеллу.

— Ух, Эйвин, это ты сделал? — удивилась я, планируя встать и постучать по стеклу.

Но подмастерье меня уже не слышал, он вскочил из-за стола, явно рассчитывая поймать Хмурю, который взлетел к потолку и сыпал оттуда ругательствами.

— Эй, хватит! — вяло бросила я, уже привыкшая к Хмуриным выкрутасам, а потому реагирующая не так бурно, как Эйвин.

Ворон даже не думал униматься. Взмахнул крыльями, перелетел на стул, где лежала новенькая рубашка подмастерья, уселся на нее когтистыми лапами и, пока парень огибал стол, чтобы того прогнать, невозмутимо вытер клюв о светлую ткань, снова взмыл в воздух и выпорхнул в окно.

Эйвин, тяжело дыша, встал у окна и посмотрел ему вслед.

— Нет, ну это ж надо, — пробубнил он. — Как говорится: “Пришел — спасибо, ушел — большое спасибо”.