что именно, но я вам так скажу - я это выясню.

Какое-то время он ещё продолжал говорить, раз за разом нанося удары по одним и тем же целям. Когда он отключился, голос ведущего звучал несколько ошеломлённо, и он с явным облегчением наполнил радиоволны музыкой джаз-бенда.

Чарли и Эсфирь уставились друг на друга.

- Ого, - произнёс Чарли.

- Точно - ого, - сказала Эсфирь. - Ещё можно понять, зачем он нападал на конгрессменов, которые блокировали его законы. Но в чём смысл такой атаки на Верховный суд?

- Не знаю, - ответил Чарли. - Джо Стил сам сказал - их не выбирали. Если люди станут писать им гневные письма, думаешь, им будет до них какое-то дело? Скорее всего, нет. Единственный способ для судей покинуть свою должность - это ногами вперёд. Как только они туда попадут, то останутся там надолго. И вся страна застрянет вместе с ними.

- Им можно, как это там, вынести импичмент, - сказала Эсфирь. Но даже она сама не очень-то верила, что подобное может произойти.

Равно как и Чарли.

- Чтобы снять кого-то из них с должности, нужно буквально поймать его за получением взятки на лужайке у дома. Верховные судьи ничем подобным не занимаются, и Джо Стил об этом знает. Это политика, вот и всё. Нельзя кому-то вынести импичмент, руководствуясь лишь политическими соображениями.

- Эндрю Джонсон*, - сказала Эсфирь. - Я помню об этом со школьного курса истории.

- Ага. Только из кабинета его так и не выкинули, хоть тогда у них в Конгрессе было такое же большинство, как у Джо Стила.

- Возможно, Джо Стил считает, что, если судьи увидят, сколько народу не может их терпеть, они начнут иначе смотреть на конституцию, - сказала Эсфирь.

- Возможно, так и есть. Это самое разумное, до чего я вообще смог додуматься, я так скажу, - произнёс Чарли. - Но это может и по нему ударить. Судьи способны упереться рогами и отменить все его законы лишь потому, что это - его законы. У него есть гордость, но и у них тоже.

- Мы можем лишь попытаться не попасть под эти шестеренки, когда они закрутятся, - сказала Эсфирь.

- Нет, я могу сделать кое-что ещё, - сказал Чарли.

- Например?

- Поговорить с ребятами из Белого Дома и выяснить, что на уме у Джо Стила. Когда я был там в последний раз, Скрябин ничего не знал, ну или, не стал высказываться. У него самое непроницаемое лицо из тех, что ты когда-либо видела. Но я посмотрю, что можно вытянуть из Микояна и Кагана. Микоян мог бы стать славным малым, если бы постоянно не перестраховывался.

- Это будет завтра, - лукаво произнесла Эсфирь. - А что ты намерен делать этим вечером?

- Девчонка набралась смелости, - сказал Чарли. - Полагаю, я что-нибудь придумаю.

И он придумал.

Следующим утром в Белом Доме ему не так повезло. Когда Чарли входил, тот следователь из министерства юстиции по фамилии Гувер, уже выходил. По пути Гувер улыбнулся ему. Если бы Чарли был ребенком, он бы на год постарел от страха с этой улыбки. У Гувера было такое лицо, выражение которого не менялось, ни когда он был спокоен, ни когда гневался. Когда он улыбался, хотелось бежать, сломя голову.

Чарли высказал эту мысль Микояну. Тот рассмеялся. В Микояне ничего пугающего не было; это был красивый смуглый мужчина с длинным носом.

- Мы с Гувером работаем не из-за его красивой внешности, - сказал Стас.

- А зачем вы тогда с ним работаете? - Если он давал Чарли возможность, тот ею пользовался.

- Потому что это человек, который может решить вопросы, - ответил Микоян.

- Что это значит?

- То, что было сказано, - шутливо произнёс Стас и уклонился от дальнейших расспросов.

VI

Время всё шло, шло и шло. После речи Джо Стила у газет началась страдная пора. Издания раскололись пополам, одни поддерживали его, а другие обзывали недо-Гитлером и недо-Троцким. Это развеселило Чарли.

- Я понимаю, если бы его называли либо одним, либо другим, но обоими сразу? - обратился он к Эсфири. - Если он и то и другое, значит, он где-то между ними. Как по мне, вполне неплохое место.

- Ну, трудно быть левее Троцкого и правее Гитлера, - ответила жена, что было правдой. Затем она продолжила: - Впрочем, они оба - диктаторы, какой бы флаг над ними ни развевался - красный или со свастикой. Мне кажется, именно это и имеют в виду редакционные авторы, или, по крайней мере, намекают на это.

- Хех, - задумчиво хмыкнул Чарли. Он взглянул на жену под необычным углом - без малейшего намёка на вожделение.

- Я совершенно точно женился не на дурочке, когда связывался с тобой узами брака, так ведь?

- Надеюсь, нет. - Развивать тему Эсфирь не стала. Порой, гонор подавал в ней голос, но всегда негромко.

Спустя какое-то время, газеты позабыли о речи. Для газетчиков всё являлось сенсацией дней на девять. О ней докладывают, о ней кричат, а потом о ней перестают говорить, поскольку становятся слишком заняты освещением сенсации следующих девяти дней. Чарли понимал, что многое, о чём он писал, уходило на ветер. Он не позволял этим мыслям занимать его. Он оплачивал счета, не был должен никому в мире ни единого дайма* (Майк должен ему пятнадцать баксов и этот долг тянулся с самого Версальского договора*, но Чарли не заботило взимание долга), и он не мог придумать, что могло бы вынудить его поступить иначе.

Он находился в офисе "Ассошиэйтед пресс" и писал статью об одном конгрессмене от Миссисипи, который, похоже, никогда не слышал слова "осторожность", когда на его столе зазвонил телефон. Он схватил трубку, не дожидаясь второго сигнала.

- Салливан, - пролаял он, надеясь получить ещё больше грязи о том, как конгрессмен, словно грязная губка, впитывал средства, выделенные на избирательную кампанию.

- Здравствуйте, Салливан, - Обладатель голоса на том конце провода, определенно, знал его, но Чарли не сумел его опознать. Ему этого так и не удалось, и голос продолжил: - Если завтра утром, в районе десяти часов явитесь на северную сторону Капитолия, увидите кое-что интересное.

- Да, ну? И что же? - спросил он, но связь уже оборвалась. На осознание этого ему потребовалось больше времени, чем обычно. Выругавшись под нос,