Только теперь бывший Магистр стал вспоминать, что Дримленс рассказывал ему и о других своих видениях. Он утверждал, что те сбывались, и жаловался, что никто не видит удивительных способностей западного лорда. Ниллс относился к сказанному скептически, но давно научился молчать и казаться увлечённым чем-либо. Знать не могла стерпеть равнодушия – этот урок хороший слуга выучивает первым. И потому, как и в разговоре с детьми Редгласса, мужчина кивал, изображая крайнюю заинтересованность, не перебивал, а порой, когда требовался ответ, вставлял короткие и многозначительные слова или даже целые фразы.

Впитывать в себя информацию давно стало для воина из Миррорхолла привычным занятием, а способность отвечать, не пропуская лишнее через себя и не реагируя на провокации, он считал важнейшим из своих талантов.

Но насколько бы невероятные вещи ни вещали, слуга Экрога всегда внимательно слушал. Да, что-то ему не нравилось, что-то казалось скучным и навевало тоску, а что-то и вовсе вызывало отторжение, но собеседника мужчина о своих мыслях, разумеется, не оповещал и старался запоминать всё то, что можно назвать полезным. Где и когда может пригодиться полученная информация – неизвестно, а с каждым прожитым годом Ниллс только чаще убеждался, что знания – не меньшая сила, чем оружие или деньги. Лорд Редгласс был прав, утверждая, что при удачном раскладе, если верно проявить себя и найти подходящего покупателя, можно выйти победителем и заполучить себе достойную награду, ни разу не коснувшись оружия.

Гибель родителей Рорри, убийство Уоррка и других спутников Дримленса, из-за которых Ниллс был вынужден выслушать много нелицеприятных слов, и даже парочку таких, какие мальчик из знатного рода знать и вовсе не должен, а после ссылка в Шинфорт, похищение из него – всё это, как Дримленс утверждал, посещало его в видениях. Возможно ли это? Дать точного и однозначного ответа не мог никто.

Ниллс никогда не верил, что в мире могла быть магия, а если вдруг такое по какой-то необъяснимой причине и имело место быть, то уж удивительных людей, обладающих необъяснимыми талантами, Первых или Богов существовать не могло или не должно было. Если о некоторых утверждениях относительно основателей мира Ниллс бы ещё подумал, то в наличие тринадцати всесильных сомневался. А уж то, что потомки первых правителей необъяснимым образом могли получить хоть толику способностей или божьих даров, а затем спустя множество поколений вдруг пробудить их… Речи безумцев на Острове звучали убедительнее.

Лишь одно не давало Ниллсу покоя – он привык доверять внутреннему голосу, а тот твердил, что Рорри не лгал. Быть может, верил в свои слова, но не надеялся обмануть. Следовательно, несмотря на странность, стоит поведать обо всём Его Высочеству, если придётся к слову или разговор направится в это русло. Можно даже и нужно. Мало ли, быть может, Ниллс что-то упустил?

Регент не являлся и не вызывал к себе на разговор пленника довольно продолжительное время, и воин стал уж думать, что про него забыли или, что ещё хуже, он сам где-то просчитался. Неужели Клейс Форест не так разумен, как подумалось слуге Экрога? Если да, то, вероятно, уловить лорда Редгласса и обвинить в чём-либо не получится и хозяин Миррорхолла выберется сухим из воды. Это категорически не устраивало бывшего мастера шпионажа. Ниллс решил немного подождать, а в случае неудачи напроситься на аудиенцию ещё раз.

Шли дни, и настроение отдыхающего воина, в первые циклы заточения прекрасное, неумолимо продолжало портиться. Нетерпеливость в юности была главным врагом Ниллса, и он успел справиться с ней уже к двадцати, однако сейчас, вероятно, от сухого, тёплого и сытого времяпрепровождения, во время которого ему даже подогревали воду для умывания, а одеяния меняли четырежды в цикл, мужчина растерял все свои хорошие качества и слишком расслабился.

Клейс Форест объявился, когда Ниллс уже писал ему письмо. Воин зачёркивал и переписывал послание с начала и до конца множество раз, и за два дня попыток так и не сумел продвинуться дальше приветствия. Остальной текст совершенно не соответствовал обстановке и мог скорее отпугнуть, чем вынудить провести очередную беседу. Бывший Магистр скорее умел выслеживать и убивать, терпеть и молчать, когда надо, чем говорить со знатью.

Двое рыцарей с треугольным гербом Серого Братства, серой волчьей головой с ошейником из бронзовой цепи на синем фоне явились к уже измучившемуся ожиданием мужчине, чтобы проводить куда следует. Разумеется, никто не уточнял конечной точки. Воин думал, когда на его руки надевали кандалы, что его будут пытать и ведут к палачу или сразу на суд, однако вскоре обнаружил себя в Большом зале Санфелла.

– Ваше Высочество, да будет ваш век долог, а путь лёгок! – Воин встал на колено. Он успел заметить, что трон Старская пустовал, следовательно, разговор будет вестись о вещах, слышать которые юному принцу не следует. Или в Большом зале готовятся деяния, которые Старскаю не следует видеть.

Регент кивнул и сделал приглашающий жест. Посредине зала поставили скамью для пленника – трогательная забота о преступниках. Несмотря на жест великодушия и заботы, оковы на руках оставили, что было весьма благоразумно.

Ниллс проследовал к скамье и, пока устраивался, осмотрелся. Четыре группы по пять человек стояли недалеко от каждой из четырёх стен, в том числе и за троном. Не все мужи были одеты в те же одежды, что сиры из Волчьего Ордена, на них не было гербов, а значит, они, скорее всего, являлись лишь обычными стражниками. Не молодняком, не прошедшим подготовку ордена, таким не поручили бы охрану первого человека Ферстленда.

Шесть Серых рыцарей стояли рядом с Клейсом Форестом – по двое слева и справа от его трона и двое внизу постамента. Ещё двое, те же, что и привели слугу лорда Редгласса, нашли место за спиной пленника. Почти сразу, ещё до произнесения приветствия, мужчина заметил, что на балкончиках, не особо стараясь скрываться, расположились рыцари-лучники. Он успел разглядеть троих, но, скорее всего, их было несколько больше.

Гордость, как бы неуместно это ни звучало, заполнила Ниллса – против него одного выставили почти полноценный отряд, да ещё и включающий в себя прославленных сиров. Из-под шлема одного из стоящих у пьедестала торчали длинные бело-чёрные пряди, и воин узнал этого человека сразу же – сир Аквуен Смелый. Могучий, хоть и уже весьма пожилой рыцарь, известный тем, что во времена своего обучения, ещё не принеся рыцарского обета, высказал неудовольствие действиями короля Фалина Доброго Старская во всеуслышание, прямо в лицо правителю. Насколько помнил бывший Магистр, Аквуен был крестьянским отпрыском, которому посчастливилось подрабатывать и обучаться у кузнеца. Подмастерье не выдался ростом, но стал крепко сбитым, сильным юношей, опьянённым единственной навязчивой идеей – стать рыцарем. Он добился желаемого довольно быстро.

Сир Смелый всегда переживал за сословие, из которого вышел, и всячески защищал интересы простых смертных. Никто уж и не помнил, что именно он сказал королю, однако, вместо того чтобы, как предполагали стоящие рядом рыцари и оруженосцы, лишить головы или хотя бы прогнать нахала, король, тогда только взошедший на трон, улыбнулся мальчишке, согласился выслушать доводы и даже в чём-то последовал советам. Не побоявшийся даже Его Величества оруженосец получил своё прозвище ещё до вступления в ряды рыцарей и с тех пор ни разу не изменил ему.